Император. Книга третья. Суворов

Сапоги мои после переделки выглядели ужасно. Толстенная подошва. Носок и пятка усилены накладками из грубой кожи, прошитые суровой, просмолённой нитью. Теперь в таких сапогах можно булыжники пинать. Пистолеты, подаренные Али-пашой, мой опекун обменял на два куля муки, широкий плащ из плотной дерюги и большой кусок свежей свиной шкуры.

– Шкура тебе зачем? – удивился я.

– Надо, – загадочно ответил он и свернул её в плотный рулон.

На моих глазах один из мешков с мукой Григорий бросил в бочку и вылил туда же ведро воды.

– Ты что же делаешь? – испугался я. – Испортишь муку.

– Ничего не испорчу, – со знанием дела ответил он. – Вот, коли под дождь попадём с сухими мешками, тогда хлеб весь и пропадёт. А сейчас я его сверху намочу и подсушу. Получится тестяная корка. А внутри мучица всегда сухая будет. Вы, ваше благородие, доверяйте мне. Я на Кавказе повоевал. От Екатеринодара до Тифлиса протопал. Знаю, как надо в горы ходить.

Потом он привёл маленького толстенького солдата. Тот держал в руках медный тазик и котомку из белого холста.

– Садитесь на табурет, ваше благородие, будем из вас солдата делать, – повелительно сказал Григорий.

– Это зачем ещё? – пробовал я сопротивляться.

– Это затем, что устав знать надо. Садитесь! – настойчиво повторил Григорий.

Я послушно уселся на табурет посреди комнаты. Маленький солдат развернул свою котомку и разложил на столе нехитрые инструменты цирюльника. На грудь повязал мне салфетку. Осведомился у Григория:

– Под солнышко стричь?

– Под солнышко, – согласился Григорий.

– Погоди те ка! – потребовал я объяснений. – Под какое, такое солнышко?

Волосы у меня были длинные. Отросли за время морского похода. Я заплетал их сзади в толстую косичку.

– Ваше благородие, не рыпайтесь, – спокойно сказал Григорий. – Вшей хотите целую голову? Это вам не в море. Мыться негде. Сожрут вас гниды.

Возразить было нечего. Голову мою обрили, затем натёрли какой-то гадостью: смесью жира и дёгтя. Брадобрей приладил светлый парик с буклями и косичкой.

– Вот! Другое дело! – удовлетворённо произнёс Григорий. – Теперь вши будут не на голове, а в парике. А его над дымом подержишь – и все пассажиры разбегутся.

Он затянул мне на шее тугой воротник.

– Задушишь! – взмолился я.

– Извиняйте, – сказал он. – Вот, теперь вши на шею вылезать не будут. Я воротничок с отваром полыни постирал.

На Сен-Готард

Мы вступили в неприветливые горы. Дорога виляла, как змея, поднимаясь ввысь, и теряясь между вершинами. Сначала было очень жарко. Солнце палило нещадно. Но вскоре пахнуло холодом. А после стали попадаться ложбинки, где между камней лежал подтаявший снег.

Строй растянулся. Насколько хватало взгляда, сзади плелась серая колонна солдат. Ввиду узости дорог, шли по двое. Впереди карабкались егеря с лёгким вооружением и пионеры, проверяя путь. Суворов ехал вслед за разведчиками на сухой, но сильной лошади. Его вёл проводник из местных. Звали его Антонио Гамма. Когда армия прибыла в Таверно, Суворов остановился, в его доме. Что полководец, что хозяин были одного возраста, да и внешне схожи чем-то: сухие, жилистые. Суворов любил суровую походную жизнь, и старик Антонио был когда-то военным. Вдруг ни с того, ни с сего они сдружились. Антонио Гамма предложил свою помощь в качестве проводника. В последнее время он занимался торговлей. Исходил Швейцарию вдоль и поперёк. Доход имел хороший. Но пришли французы и конфисковали почти всё. Потом пришли австрийцы и отобрали последнее. Антонио с ужасом смотрел, как в Таверну входят русские войска. Теперь и эти начнут грабить. Но удивлению не было предела, когда русские за все стали платить. А сам главнокомандующий, поселившийся в его доме, оказался неприхотливым и простым в общении, в противовес чопорным французским и высокомерным австрийским генералам.

Вечерами, под тусклой лампадкой, они долго сидели вдвоём за чаем и беседовали. Пока Вейротер искал мулов по окрестным сёлам, а казаки собирали мешки для вьючных седел, полководец и швейцарец развёртывали карты, составленные австрийским штабом, и внимательно их изучали.

– Ой, не то, совсем не то, – недовольно качал седой головой Антонио. – Вот здесь, – указывал он, – скала, которую надо круто обходить. А у них тут прямая дорога нарисована. А вот здесь ущельице и ручей быстрый. Его бы выше пройти, вот по этому уступу.

Именно после этих размышлений за картой, Суворов решил отправить корпус Розенберга кружным путём из Беллинцоны вверх по берегу реки Тичино, в тыл французам. Остальная армия направилась прямой дорогой к перевалу Сен-Готард.

Вскоре дорога превратилась в узкую тропу, круто взбирающуюся вверх. Небо нависло над нами, словно поношенный дерюжный плащ. Полил дождь, слабый, но холодный. Порывы ветра сделались напористыми. На бивуаках пытались сушиться у костров. Но в горах, среди голых скал едва находили сырые кустарники или клочья старой травы. Такое топливо больше дымило, чем горело.