Император. Книга третья. Суворов

– Где пройдёт олень, там и русский солдат пройдёт, – решил главнокомандующий. – Что у нас с продовольствием? – обратился он к интенданту из австрийского штаба.

– С жёсткой экономией хлеба хватит дня на два. Обоз сильно растянут. Казацкие лошади почти все обезножены. Многих пришлось пристрелить. Ещё больше погибло, срываясь в пропасти.

– Что слышно от генерала Линкена? Где его отряд? Он должен был идти мне навстречу по долине Линта.

– Ничего.

Через Росшток

В пять утра армия была поднята по тревоге. Ночной мрак укрывал горы вместе с низкими облаками. Дождь не прекращался со вчерашнего вечера. Промозглый ветер гулял по ущельям. Авангард Багратиона двинулся в горы. За ним последовал корпус Дерфельдена и бригада Ауфенберга. Замыкал колонны, обоз с артиллерией и продовольствием. Корпус Розенберга остался в арьергарде. Розенберг, как самый опытный и осторожный генерала, отвечал за тыл.

Я попросился в авангард. Суворов разрешил. Князь Константин выразил желание идти вместе со мной. Подниматься было ужасно тяжело. Я спешился, чтобы моей лошади было легче взбираться на кручи. Константин тоже слез с коня и пошёл рядом. Шли по узкой тропинке затылок в затылок. Местами тропинка обрывалась, и ноги по колено поваливались в подтаявший снег. Временами налетали низкие тучки, и с неба брызгала холодная морось. Плечи, шляпа покрывались ледяной коркой.

Иногда мы останавливались и жались к скалам, давая лошадям, тащившим пушки, пройти вперёд. Авангарду определили две пушки. Однажды одна из таких упряжей сорвалась нам на голову. Я услышал «Берегись!». Лошадь поскользнулась и полетела с верхнего уступа, увлекая за собой ствол орудия. Мы шли цепочкой след в след, но отскочить было некуда. Я присел, вжался в холодные камни и с ужасом наблюдал, как туша лошади, кувыркаясь, летит прямо на нас, а вслед за ней подпрыгивает ствол орудия. Казалось, это падение длилось мучительно долго, и ничего нельзя было сделать, негде укрыться. Тело лошади сбило двух солдат в пропасть. Орудие гулко ударилось о скалу в трёх аршинах выше, подпрыгнуло и перелетело через наши головы, едва не задев.

– Пронесло! – выдохнул Константин и громко задышал.

– То ли ещё будет, – вздохнул Григорий. Он вёл мою лошадь. Она храпела, упиралась, но хватка у Таракана была железная. – Ничего. Ещё не такое бывало, – успокаивал он нас.

К полудню все изнемогали от усталости и холода. Вновь полил дождь. Остановились на короткий привал. Ободрали все кусты в округе и попытались развести костры. Дыму было много, а огонь едва теплился. Сухари размокли и превратились в кашу. Из этой каши делали лепёшки и клали на горячие камни у костра. Константин выудил из кармана камзола крошки раскисшего сыра, разделил между офицерами. Можно было эти крошки смешать с кашей из сухарей.

– Сыр гнилой, – сказал с отвращением Григорий. – Весь в плесени. Я его коняге пытался скормить, так она не жрёт.

– Какой сыр? – не понял я.

– Тот, гнилой, что нам в припасы давали.

– А много у тебя этого гнилого сыра? – с надеждой спросил я.

– Так, целый круг с собой взял. Думал выкинуть по дороге.

– Давай его сюда! – воскликнули мы разом с Константином.

– Да, пожалуйте, – невозмутимо ответил мой ординарец и достал из-под вьючного седла круг прекрасного, выдержанного, швейцарского сыра и строго предупредил: – Только, потом животом маяться будете. Он же заплесневел.

– Его специально так готовят, – пытался я втолковать солдату. – Плесень – самое вкусное.

– Тьфу! Вот ещё – эту гадость есть, – сплюнул Григорий.

А мы с офицерами уже делили заплесневелое сокровище.

Около нас остановилась уставшая лошадь. Животное тяжело дышало, раздувая бока. Всадник, похожий на мокрое огородное пугало слез на землю и плюхнулся рядом с чадившим хворостом. Протянул окоченевшие руки к дыму. В пугале я узнал генерала Милорадовича.

– Лошадь на обе передние ноги расковалась, – пожаловался он. – Бабки сбила в кровь. Не дойдёт. А пристрелить – жалко.

– У вас не осталось коньяку? – с надеждой спросил Константин.

Милорадович горько усмехнулся.

– Пустая бутылка. Только запах. Можно понюхать и ободриться.

– Мне порой кажется, что мы не дойдём, – упавшим голосом проскулил Константин.

– Говорите тише, – сердито попросил Милорадович. – Солдаты без того в отчаянии. А мы должны им подавать пример стойкости.

– Какой, к черту пример? – чуть не заплакал Константин. – Что мы вообще тут делаем? Зачем вообще пошли в Италию? Поверили англичанам и австрийцам, а они нас предали…

Он был на пределе и вот-вот готов сорваться в истерику. Я крепко сжал его холодную маленькую руку. Он всхлипнул, глубоко вздохнул и твёрдо прошептал:

– Ничего, сейчас пройдёт. Простите меня, господа.

Мимо прошёл проводник-швейцарец в дерюжном плаще с капюшоном. Тащил за собой клячу, на которой сидел Суворов. Шляпа главнокомандующего намокла, раскисла и напоминал колпак.

– Чего приуныли? – крикнул он сильным голосом, и громко, сильно запел:

Солдатушки-ребятушки,

Петух кукареку.

Мы в мушкетик пулю в дуло,

Да забили крепенько.

Вокруг раздался дружный смех.

– А отец наш, Александр Васильевич, вон, каков!