Император. Книга третья. Суворов

– Ничего нет, – ответил он и добавил. – Вы знаете, Добров, что-то от Аракчеева вдруг перестали вообще приходить письма. Может он куда с ревизией отъехал? В какие-нибудь дальние гарнизоны. А вам не терпится капитана получить? Засиделись в лейтенантах. Хотя, что я такое говорю? Уж вы-то заслужили повышение. Все получили награды, а вас, как-то обошли. Несправедливо.

– Даже не в этом беда, – вздохнул я. – Нахожусь не у дел. Никто меня взять даже в адъютанты не может, потому, как я числюсь при кабинете Аракчеева. А без дела, сами знаете, с тоски загнёшься.

– Добров? – окликнул меня из соседнего помещения Суворов. – Поди-ка сюда.

Я вошёл, отрапортовал. Вид главнокомандующего мне не понравился. Кожа на лице отдавала желтизной. Руки чуть заметно дрожали. Глаза потухли.

– О чем печалишься, Семён?

– Из Петербурга нет никаких распоряжений на счёт меня.

– А, вот ты чего ждёшь. Присаживайся. – Он указал кресло напротив. – Сейчас хозяйка чай принесёт. Помнишь, как в Кончанском чаёвничали?

– Ещё бы. Такие пироги были – разве забудешь?

– Да, Настасьюшка умеет пироги забавлять, – как-то печально сказал он.

– Вам нехорошо? – спросил я.

– Ну, как сказать? Хорошо… Не хорошо… Сходил я в последнее дело. Чувствую, уж скоро за мной придут.

– Господь с вами! О чем вы?

– О суде Высшем.

– Но, погодите. Ещё в Петербург придите. Ещё триумф выдержите, награды получите.

Он поднял на меня тоскливый взгляд.

– Семён, ну на кой мне этот триумф и награды? Мало у меня их было? Душу надо готовить. Грехи замаливать. Триумф – он для римских полководцев придуман, а православному человеку надобно о душе заботиться. Видишь, какое дело последнее неудачное вышло. Возгордился я, наверное. Италию освободил. Хотел Париж штурмовать. Святую монархию возродить…. А вышло что? Бесславный поход через Швейцарию…

– Вы спасли армию.

– Солдаты её спасли, а не я. Тяжело мне, Семён. Никому этого не говорю, креплюсь. Тебе, почему-то высказался. Ох, как тяжело!

В Россию

Армия двинулась обратно в Россию четырнадцатого января. Так, как мне некуда было приткнуться, Суворов оставил меня при штабе. Надолго задержались в Праге. Суворов поселился в номерах отеля барона Вимера. И вот с этого времени для нас, для адъютантов начался истинный ад. Узнав о том, что непобедимый полководец, освободитель Италии остановился в Праге, сюда слетелось множество почитателей и поклонников. Политики, военные, художники, поэты все горели желанием хотя бы одним глазком взглянуть на Суворова. Всех их надо было встретить, объяснить, что фельдмаршал нуждается в покое или он работает над важными государственными проектами. Особенно тяжело приходилось с настойчивыми дамами, коих оказалось не так уж и мало.

От приглашений отобедать, посетить тот или иной влиятельный дом, Суворов не отказываться, но и сам устраивал вечерние приёмы. Да еще какие! На святках весь отель сверкал огнями и гремел музыкой. Каретам некуда было приткнуться. Сам полководец участвовал в играх и всевозможных забавах. Иной раз бывало тревожно за него, все же семь десятков за плечами, а он всю ночь на ногах.

Но и в дневные часы он устраивал обеды, за которыми вёл разговоры об истории, искусстве, и в этих беседах показывал сою высокую образованность. Он хорошо разбирался в работах Руссо, Монтескье, Вольтера. Обычно в конце беседа перетекала к обсуждению современной политики. И здесь Суворов рассуждал трезво, показывая, как он тонко подмечает каждую перемену, что происходит в мире.

По воскресеньям, он много времени проводил в церкви. Подолгу молился.

На старичка посыпались награды. Курфюрст Баварский преподнёс ему орден Губерта. Сардинский король прислал цепь ордена Анунициаты. Даже император Франц, несмотря на то, что союз с Австрией был разорван, наградил Суворова крестом Марии Терезии, а также пожизненно присвоил звание фельдмаршала Австрии с ежегодным жалованием в двенадцать тысяч гульденов. Письма приходили со всей Европы. Даже адмирал Нельсон прислал свои поздравления.

Император Павел присвоил ему чин генералиссимуса. Суворов почему-то не обрадовался, а наоборот, грустно сказал: «Велик чин, да он меня придавит».

Были и неприятные моменты. Не всем оказалась по нраву слава русского полководца. Жалкие скандальные газетёнки перепечатывали приказ Массена, где он расписывал Швейцарскую компанию, как победоносный натиск французской армии и разгромное поражение русской. Бездарный генерал Матье Дюма разместил в гамбургском периодическом издании свои глупые размышления по поводу тактики Суворова.

– Пусть пишут, – безразлично говорил Суворов. – История – дама строгая, сама всех по рангу расставит.

* * *

В один из вечерних празднеств с роскошным ужином и ночными танцами ко мне подошёл Константин и загадочно спросил:

– Знаете, кто присутствует среди гостей?

– Кто же?

– Поглядите вон, туда, – он кивнул в сторону широкого окна.