Император Мэйдзи и его Япония

Теперь, когда император объездил практически всю страну, настало время для того, чтобы обосноваться в собственном дворце. Раньше Мэйдзи совершал длительные путешествия – ритуал, направленный на то, чтобы «присвоить» страну и стать ее легитимным обладателем. За время поездок ему поднесли тысячи снопов риса (японский аналог хлеба-соли) – свидетельство того, что люди признали его за своего повелителя. О том же говорили и подаренные ему географические карты. Мэйдзи ночевал в сотнях домов, которые теперь почитались в качестве священных мест. Теперь вся страна была отмечена его присутствием, Мэйдзи внес существенный вклад в «сакральную разметку» пространства империи.

Нужно сказать, что люди воспринимали Мэйдзи в качестве божества весьма охотно. Этому способствовали фольклорные представления о синтоистских божествах – покровителях земледелия. Синтоистские святилища расположены, как правило, в горах. Считалось, что божество должно находиться там зимой, когда урожай уже собран и помощи божества больше не требуется. С началом сельскохозяйственных работ символ божества помещали в паланкин (переносная модель храма) и несли на поле. Именно там и должно было находиться божество. Процессии, в центре которых находился паланкин Мэйдзи, должны были производить впечатление явления божества, покровительствующего сельскохозяйственным работам и получению богатого урожая. Деревенские жители выходили встретить императора с праздничным сакэ и рисовыми лепешками-моти. Точно таким же образом они встречали и паланкин с божеством[164]. Именно поэтому поездки Мэйдзи по стране совершались в разгар полевых работ – чтобы усилить ощущение встречи с «настоящим» божеством через привычное для крестьянина время ритуала. Императору приходилось нелегко – поездки совершались в самое жаркое и душное время года, но этого требовали высшие, поистине божественные интересы, которые совпадали с интересами государственными. В воспоминаниях очевидцев встреча императорского экипажа неизменно предстает как настоящий синтоистский праздник – с употреблением сакэ и ритуальной пищи.

Торговая улица, украшенная флагами и праздничными фонариками

Все, чего касался император, шло в ход. Люди собирали гальку, по которой пронесли его паланкин; они собирали землю, на которой стоял его трон; они собирали осыпавшиеся иголки с ветвей криптомерий, которые использовались для украшений. Эти амулеты должны были обеспечить урожай и здоровье. Женщины терлись о внутренние столбы в доме, где останавливался Мэйдзи, чтобы обеспечить себе легкие роды. Газеты сообщали даже о некоем человеке, вылечить которого отказывались врачи. И тогда ему принесли объедки с подноса, с которого обедал Мэйдзи, и он, разумеется, выздоровел[165].

Всюду, куда бы ни направился Мэйдзи, его встречали национальные флаги и белые бумажные фонарики с изображением красного солнца. Символы государства становились атрибутами религиозного действа. Повсюду можно было увидеть и императорский герб – изображение 16-лепестковой хризантемы.

Однако теперь время «кочующего императора» уходило в прошлое – более «нормальной» ситуацией для японской «оседлой» модели управления следует признать постоянное нахождение монарха в сакральном центре – дворце, куда являются его подданные и гости со всего света. Движение должно было приобрести другой вектор – из центробежного превратиться в центростремительное.

Дворец Акасака официально именовался «временным», он был слишком скромен для правителя страны, которая провозглашала себя «великой Японией». Мэйдзи прожил в нем уже 10 лет.

Официально называемой причиной отсрочки строительства нового дворца было традиционное для идеального конфуцианского правителя нежелание возлагать на плечи трудового люда дополнительное бремя. Однако дело не только в этом. В первые полтора десятилетия реформ политтехнологи делали ставку на создание имиджа подвижного, мобильного и вездесущего правителя европейского типа. Теперь стала ощущаться недостаточность такой трактовки. Облику Мэйдзи следовало придать несколько больше статуарности, неподвижности, тяжести, веса. Этой-то задаче и должен был отвечать новый дворец.

12 февраля заместитель отдела строительства императорского дворца Сисидо Тамаки подал докладную записку, в которой, в частности, говорилось: «Назначение императорского дворца отнюдь не ограничивается тем, что он является вместилищем священного тела императора. Дворец – это место, предназначенное для великих дел по управлению страной, люди – как здесь, так и за границей – должны взирать на него с чувством почтения и восхищения. Это место, где отправляются ритуалы для [процветания] Поднебесной. В последние годы к нам приезжает все больше королевских особ и благородных людей из Европы и Америки, с каждым днем отношения становятся все более тесными. Дела в этом мире зависят от ритуала. Если говорить об управлении страной, то уже прошло то время, когда император мог править Поднебесной из крытой соломой хижины, в которую ведут земляные ступени»[166].