Император Мэйдзи и его Япония

В этом году было налажено производство специальной «шпионской» бумаги для школ. Ученик обмакивал кисть в обычную воду и выводил иероглифы – они мгновенно «проявлялись» на бумаге. Через несколько минут, когда вода высыхала, иероглифы исчезали, а бумагу можно было использовать снова. Японцы того времени жили бедно, бережливость почиталась ими едва ли не за основную добродетель. Графитовые карандаши появились тоже в 80-х годах, но еще долго оставались предметом роскоши[174].

Однако учеников ждали и более серьезные новшества. В момент введения школьного образования, в соответствии с призывами Фукудзава приоритет отдавался позитивистскому знанию, однако теперь все больше внимания стало уделяться моральному совершенствованию и военно-физической подготовке. Школа учила любить императора и родину, на школьных дворах ученики упражнялись с гантелями и деревянными мечами. Школа постепенно становилась инструментом «культурного террора», когда все служит одной задаче: воспитанию максимально послушного правительству народа, а не свободного человека.

В ноябре в начальных школах появился составленный Министерством образования учебник по этике. Он открывался восхвалением сыновней почтительности и пестрел конфуцианскими максимами. «С самого детства почтительность к родителям является первейшим долгом». «Тот, кто исповедует почтительность по отношению к родителям, естественным образом ведет себя правильно и в другом». В этих высказываниях не было ничего необычного. В течение многих веков маленьких японцев учили сыновней и дочерней почтительности. В своих первых указах Мэйдзи неоднократно называл своих подданных «младенцами», т. е. подчеркивал свою ответственность за них. Но от младенцев невозможно ожидать заботы о родителе…

Теперь же младенцы «подросли», от них можно было и требовать. Теперь метафора долга по отношению к отцу была распространена и на императора: «Мы должны почитать императора так же, как почитаем своих родителей». «Почтительность на службе у правителя – это верноподданничество; верноподданническое сердце – ворота к почтительности». «Правитель подобен отцу. Никогда не забывай о своем долге перед ним». Иными словами: семейные ценности становились ценностями государственной значимости, а император представал в качестве строгого и справедливого отца всех семей в Японии. Семей, которые образовывали нацию.

В первоначальном варианте учебника, составленном поборником строгих конфуцианских норм поведения Нисимура Сигэки (1828–1902), присутствовали образцы высокоморального поведения европейцев. В окончательном варианте остались примеры только из японской и китайской истории. В качестве одной из тем занятий предлагался Токугава Ёсимунэ, занимавший должность сёгуна в 1716–1745 годах. Он удостоился похвалы за то, что исправно посещал гробницу основателя сёгунской династии Иэясу[175].

Положительные примеры из истории дома Токугава знаменовали собой определенный идеологический откат, который одновременно можно назвать и прорывом. Составители учебника как бы говорили первоклашкам: военные правители были не так плохи, как то доказывало правительство вашим родителям. Бывшие самураи, ставшие основными поставщиками кадров для государственного аппарата, внедряли в сознание школьников свои ценности и мысли. Ползучее оправдание режима Токугава было в какой-то мере неизбежным, ибо именно история самураев предоставляла наиболее яркие примеры верности своему сюзерену. Сюзерену, место которого занял теперь Мэйдзи.

Именно императоры представали как главные объекты изучения на уроках по истории. Авторы учебников описывали деяния и достоинства благодетельных императоров, их дворы и битвы. Хотя предмет изучения назывался «историей Японии», жизнь простых людей, общество, экономика авторов интересовали мало. В этом смысле школьные учебники больше напоминали древние официальные хроники, которые, хотя и назывались «национальными», отражали почти исключительно реалии дворцовой жизни. Именно поэтому Фукудзава Юкити в свое время заметил: «В Японии есть правительство, но нет народа».