Император Наполеон

Всего к началу кампании 1813 г. Наполеон уже имел 200 тыс. солдат, но их боеспособность резко уступала той, которою славились герои Аустерлица и даже Бородина. Теперь, по авторитетному мнению Дэвида Чандлера, «между количеством солдат и качеством их существовала пропасть», - настолько невыгодно отличались новые войска от прежних[1154]. Но преклонение перед Наполеоном удваивало силы новобранцев. Император сам провожал в поход новые формирования, раздавал им знамена, старался воодушевить их клятвами верности Отечеству. «Никогда, - вспоминал очевидец одной из таких сцен, - никогда не изгладится в моей памяти конец его речи, когда, привстав на стременах и протянув к нам руку, он бросил нам эти два слова: “Клянетесь ли?” И я, и все мои товарищи, мы почувствовали в этот миг, точно он силой исторг из наших душ крик: “Клянемся! Да здравствует император!” Сколько мощи было в этом человеке!»[1155]

Такой же патриотический подъем испытывали и жители Парижа (из разных сословий), собиравшиеся многотысячными толпами у дворца Тюильри посмотреть на проводы. Последний перед отъездом самого Наполеона на фронт смотр его войск ярко запечатлен в романе Оноре Бальзака «Тридцатилетняя женщина». «То было тринадцатое воскресенье 1813 года <...>. Франция готовилась к прощанию с Наполеоном накануне кампании, опасность которой предвидел каждый. На этот раз дело шло о самой Французской империи, о том, быть ей или не быть. Мысль эта, казалось, волновала и военных, и штатских, волновала всю толпу, в молчании теснившуюся радом с солдатами. Солдаты эти - оплот Франции, последняя капля ее крови - вызывали тревожное любопытство зрителей. Большинство горожан и воинов, быть может, прощались навеки; но все сердца, даже полные вражды к императору, обращали к нему горячие мольбы о славе Франции. Даже люди, измученные борьбой, завязавшейся между Европой и Францией, отбросили ненависть и понимали, что в грозный час Наполеон - олицетворение Франции.

Далее Бальзак описывает явление Наполеона на этом смотре народу и армии. «Император был замечен всеми и сразу на всех концах площади. Тотчас забили “поход” барабаны, оба оркестра грянули одну и ту же воинственную мелодию, которую подхватили все инструменты от нежнейших флейт до турецкого тромбона. При этом мощном призыве сердца затрепетали, знамена склонились, солдаты взяли на караул, единым и точным движением вскинув ружья во всех рядах. От шеренги к шеренге, будто эхо, прокатились слова команды. Возгласы “Да здравствует император!” потрясли воодушевленную толпу. Вдруг все дрогнуло, всколыхнулось, тронулось. Наполеон вскочил на коня. Движение это вдохнуло жизнь в немую громаду войск, взметнуло в едином порыве знамена, взволновало лица. Стены высоких галерей дворца, казалось, тоже возгласили: “Да здравствует император!”. В этом было что-то сверхъестественное, то было какое-то наваждение, подобие божественного могущества <...>. Человек этот, средоточие такой любви, восхищения, преданности, стольких чаяний, ради которого солнце согнало тучи с неба, сидел верхом на коне, скромно одетый, шага на три впереди эскорта из приближенных в расшитых золотом мундирах <...>. Ничто не дрогнуло в лице этого человека, взволновавшего столько душ»[1156].

Тем временем победоносные русские войска шли вперед - освобождать от Наполеона Европу, включая и Францию. Это понимал каждый солдат. Другие задачи - восстановить на континенте феодальные режимы, свергнутые Французской революцией и Наполеоном, вернуть на троны Европы дореволюционных монархов, а народам - крепостное право, инквизицию, сословное неравенство, даже обеспечить России европейскую гегемонию, - эти задачи «нижним чинам» не разъясняли. Зато Александр I и его окружение, впервые за 10 лет испытавшие радость победы над Наполеоном, предвкушали скорое решение всех задач, ради которых бились насмерть с «новым Аттилой» пять коалиций подряд. Царь не скрывал своего торжества. Сопровождавший его в феврале 1813 г. А. И. Михайловский - Данилевский записывал в дневнике: «Государь был всегда верхом, одетый щеголем. Удовольствие не сходило с прекрасного лица его»[1157].