Император-отрок: Историческая дилогия

Князя Ивана перевезли в Шлиссельбургскую крепость; туда же были доставлены и все оговоренные им Долгоруковы, а двух его братьев, Николая и Александра, сослали в Вологду.

Бедная Наталья Борисовна осталась в Березове со своим шестилетним сыном, будучи к тому же еще беременной, и с третьим братом своего мужа, а также и с золовками. Вот как она описывает свое положение:

«Я кричала, билась, волосы на себе драла; кто ни попадется навстречу, всем валяюсь в ногах, прошу со слезами: «Помилуйте, когда вы – христиане! Дайте только взглянуть на него и проститься!» Не было милосердного человека; ни словом меня никто не утешил, а только взяли меня и посадили в темницу, и часового, примкнувши штык, поставили».

Скоро до Натальи Борисовны дошла печальная весть о том, где находится ее муж с братьями. Это еще более убило бедную женщину.

– Теперь не видать мне моего Иванушки и навеки разлучилась я с ним! – рыдала страдалица-княгиня.

И действительно, ей не суждено было больше видеться со своим мужем.

IV

Как-то раз Храпунов вернулся домой бледный и чем-то сильно встревоженный. Маруся заметила перемену с мужем и спросила:

– Что с тобою, Левушка? Ведь на тебе лица нет… Уж не случилось ли какого несчастья?

– Пока еще нет, а надо ожидать. Дело твоих родичей опять всплывает наружу. Князя Ивана Долгорукова привезли в Шлиссельбург, а его братьев в Вологду сослали. Забрали многих приверженцев Долгоруковых. Не нынче завтра и за мной придут, – печально проговорил Левушка.

– Господи, опять несчастья! Когда же этому будет конец? Ведь ты, Левушка, ни в чем не виновен.

– Я обращался к министру Волынскому, просил у него защиты. Артемий Петрович обещал, но едва ли он сможет что-нибудь сделать в мою пользу.

– Если обещал, то сделает. Ведь ты сам, Левушка, говорил, что Волынский имеет большую силу при дворе.

– Имеет, точно. Но Артемий Петрович один, а немцев много, и все они пользуются доверием государыни, не говоря уже о Бироне.

– Что же нам делать, что делать? – чуть не с отчаянием проговорила молодая женщина.

– Подождем, что дальше будет.

– Дождаться, когда тебя арестуют…

– Маруся, ты знаешь мою прямоту. Я ни в чем не виновен перед ее величеством и, что бы ни случилось, думаю, выйду правым. Но за тебя мне страшно. Правда, возьмут меня, ты не одна останешься, а с дядей. Но за него-то я очень опасаюсь, он очень несдержан на язык, и если не уедет отсюда, то ему не миновать тюрьмы, а может быть, и того хуже…

– Ну так уедем скорее куда-нибудь и дядю с собой захватим. Поедем хоть к дяде в усадьбу.

– Это не так легко сделать, милая. Я состою на службе. Но допустим, министр даст мне отпуск и мы уедем. Да ведь меня и в дядиной усадьбе найдут. Знаешь, Маруся, ничего я так не боюсь, как того несчастного письма князя Алексея Григорьевича, которое хранится в нашем ларце.

– Да ведь ты не знаешь, где находится и ларец.

– Наверняка не знаю, но думаю, что в тайной канцелярии или у самого Ушакова. Я как-то по поручению Артемия Петровича ходил к генералу Ушакову и спросил про свой ларец. Знаешь, что мне Ушаков ответил? «Ларец запечатанный, что находится у меня в канцелярии, не твой, господин офицер, а ссыльных князей Долгоруковых, а так как их имущество движимое и недвижимое отобрано в казну, то и ларец тоже».

Скоро вернулся с прогулки и старик секунд-майор. Втроем они составили семейный совет, что делать, и решили следующее: Храпунову немедленно просить отпуск хоть на месяц и уезжать всем из Питера, но не в усадьбу старого майора, а куда-нибудь подальше, в глушь, чтобы не скоро можно было до них добраться. На совете также решено было заехать в Москву и взять с собою старуху Марину, которая все еще проживала в Москве, в своей хибарке близ Тверской заставы.

Но «человек предполагает, а Бог располагает», и все эти замыслы и предположения кончились ничем. В тот же день поздним вечером в квартиру Храпунова явился офицер с пятью солдатами, чтобы арестовать Левушку.

– За что? Что я сделал? – растерянным голосом проговорил Храпунов.

– Об этом вам скажут, только не я. Мне лишь приказано вас взять, – холодно ответил офицер-немец.

От этих слов Маруся смертельно побледнела и едва устояла на ногах.

– А как твоя фамилия, господин офицер? – грубо спросил у немца старик секунд-майор, едва сдерживая себя от гнева на несправедливый арест своего племянника.

– Фон Фишер, – гордо ответил тот.

– Фишер, да еще фон… немецкая кличка…

– Да, я имею честь принадлежать к немецкой нации.

– И сидел бы себе в неметчине! Зачем же к нам пожаловал? – сердито проговорил старый майор. – Да, видно, харчи-то у нас послаще ваших, вот вас и тянет сюда?

– В ваших словах я вижу оскорбление всей нашей нации и потому…

– Вызываешь меня на единоборство или, по-вашему, на дуэль? Так, что ли?

– Зачем дуэль? Я донесу на вас его светлости герцогу.

– Оно и лучше. Живи, господин офицер, сплетней и доносом… целее будешь! – проговорил старик Гвоздин.