Император-отрок: Историческая дилогия

– Что, голубчик, можно ли мне хоть издали увидеться с мужем? – обратилась она, чуть не плача, к одному из сторожевых солдат.

– Можно-то можно, да боязно! – ответил ей солдат. – А вдруг увидит?

– Кому увидать, голубчик? Теперь все спят.

– И ты бы спала, а то ишь, шляешься ночью, – огрызнулся на княгиню Долгорукову другой сторожевой солдат.

– Умолкни, Петруха, не смей так говорить: у княгини святая душа!.. – остановил товарища первый солдат. – Подходи, княгинюшка, подходи поближе да стукни в дверь!

Княгиня тихо постучала в дверь и в небольшом отверстии землянки, заменяющем оконце, увидела страдальческий облик своего злополучного мужа.

– Господи!.. Натальюшка, ты ли?! – послышался дорогой ей голос, прерываемый рыданиями. – Да как тебя допустили?

– Выплакала, вымолила у солдат… вот и допустили…

– Голубка моя сердечная, сколько горя, сколько несчастья со мною ты увидала!.. Мученица ты, Натальюшка, мученица!

– Не я, а ты – мученик, ты – страдалец.

– За прошлое, за былое несу наказание. Люди злы, они ищут моей погибели, и чувствуется, что мне не миновать казни. Да, да, враги не дадут мне на свете жить; они всю подноготную поднимут, все переберут и обвинят меня в ужасном преступлении. Но я смерти не боюсь, мне страшен позор. Слушай, дорогая, святая моя!.. Когда меня не станет, оправдай меня перед сыном, скажи, что я невинно пострадал по наговору злых людей и нашего родового имени ничем позорным не запятнал. Я был молод, были грехи, за славой я бежал, и в этом вся моя вина. Только научи нашего сына молиться за несчастного отца.

– Он и то за тебя молится, Иванушка.

– Научи Михаила не мстить моим врагам, служить душой и сердцем земле родной, чтить государыню и ей повиноваться. Ну, прощай, Наташа! Ступай, храни тебя Господь!.. Еще увидят тебя здесь, тогда и тебе, и мне, и сторожевым солдатам будут беды. Спасибо тебе, голубка! Скажи спасибо от имени несчастного князя Ивана и солдатам, что стерегут меня, за то, что твои мольбы и слезы нашли отклик в их сердцах. Ступай!

– Завтра ночью я, Иванушка, опять к тебе приду.

– Приходи, будь ангелом моим! Поцелуй и перекрести за меня Мишеньку. Скажи, что из тюрьмы его отец шлет ему благословение.

Наталья Борисовна, заливаясь слезами, отошла от землянки. И каждую ночь до того дня, как князя Ивана тайно увезли в Тобольск, она приходила к мужу, подкрепляла его своими словами и советами и приносила пищу.

Солдаты не останавливали ее.

– Эх, если и пострадать нам за нее придется, то знать будем, что страдаем за святую душу, – говорили они.

В конце августа 1738 года князь Иван Долгоруков и двое его братьев, Николай и Александр, а также воевода Бобровский, майор Петров и поручик Овцын, трое березовских священников, один диакон, слуги Долгоруковых и шестьдесят березовских обывателей в глухую дождливую ночь были взяты капитаном Ушаковым, посажены на небольшой карбас и отправлены в Тобольск. Там была образована для настоящего дела особая экспедиция под начальством Ушакова и поручика Василия Суворова. Начались обычные допросы с пристрастием и розыском.

Иван Долгоруков пробовал было запираться, но пытка вынудила его сказать более, чем он хотел.

В Тобольске его содержали в сырой, душной тюрьме, с тяжелыми цепями на ногах и на руках, причем приковали его даже к стене. Положение князя Ивана было ужасно. Он лишился сна и аппетита; разлука с женой и другие нравственные потрясения мучительно подействовали на него; он впал в страшное нервное раздражение, был близок к помешательству и в полубреду стал передавать все подробности о составлении подложной духовной императора-отрока Петра II.

Начались новые розыски, новые допросы, а с ними и пытки. Ушаков и Суворов предложили князю Ивану шестнадцать вопросных пунктов. Его допрашивали о «вредительных и злых словах» к поношению чести ее императорского величества и цесаревны Елизаветы, о разговорах с Тишиным по поводу его намерения донести, о майоре Петрове, о книге в похвалу его величества, о коронации Петра II, о другой книге киевской печати, «якобы о венчании брака» Петра II с княжною Екатериною, о патентах, о разных березовских знакомых, преимущественно об Овцыне, о подарках Петрову и Бобровскому, о его переписке, а главным образом о подробностях составления, подписания и уничтожения духовного завещания Петра II.

Во время допроса князя несколько раз пытали дыбою. Он почти во всем сознался, только упорно отрицал существование книги киевской печати «якобы о браке его величества», утверждая, что такой книги не было, а что была одна только рукопись о коронации Петра II, которую князь Николай сжег.

Подробно и чистосердечно рассказал он всю историю подложной духовной своего друга-императора. Эта история тяжелым гнетом легла у него на душе, и он был рад очистить свою совесть. Этим последним показанием он оговаривал в весьма серьезных замыслах своих дядей: Василия Лукича, Сергея и Ивана Григорьевичей и Василия Владимировича с братом Михаилом Владимировичем.