Император Павел I и Орден святого Иоанна Иерусалимского

Не лучшим было и поведение Англии, обязавшейся финансировать действия коалиции. Они не только не помогли русским войскам, оказавшимся на острове Джерси после неудавшейся высадки в Голландии, но действиями своего флота наносили значительный вред торговле нейтральных держав, и в частности Дании, с которой Россия подписала декларацию о вооруженном нейтралитете.

Но Павел был разочарован своим недавним союзником еще и потому, что узнал о занятии Мальты англичанами. Это произошло 25 августа 1800 г. в нарушение всяких обещаний, которые не раз давала Англия.

Разгром Австрии, установление порядка и законности во Франции, обман Англии — все это способствует изменению позиций русского императора по отношению к Бонапарту. «Он делает дела, и с ним можно иметь дело», — говорит он о Наполеоне.

Видимо, прав был Рене Савари, один из самых близких к Наполеону людей, утверждавший, что Павел, объявивший войну анархистской власти, «не имел больше основания вести ее против правительства, провозгласившего уважение к порядку»[217].

«После длительных колебаний, — пишет Манфред, — Павел приходит к заключению, что государственные стратегические интересы России должны быть поставлены выше отвлеченных принципов легитимизма»[218].

Вероятно тогда же и у Павла I возникла идея ударить по английским колониям. Но император понимал, что сделать это в одиночку будет вряд ли возможным, здесь нужна была помощь Франции. Начинаются поиски путей сближения, которые две великие державы ищут одновременно.

Первым нашел повод Наполеон. Дело облегчилось тем, что после поражения корпуса Римского-Корсакова под Цюрихом в руки французской армии попали около 7000 русских пленных, в основном это были раненые и больные. Их отправили во Францию, где они пользовались значительной свободой, хорошим содержанием, а офицерам было даже разрешено носить оружие. Все это оказалось как нельзя кстати. Наполеон поручил Талейрану написать письмо Министру иностранных дел России графу Н. П. Панину.

Карл Маврикий Талейран был весьма тонким и хитрым дипломатом. 1 термидора VIII года Республики (7 (19) июля 1800 г.) оно было отправлено. Письмо было составлено обходительно и весьма любезно в нем досталось Англии и Австрии, но при этом весьма лестно отмечалось, что Наполеону «известно, что англичане и австрийцы обязаны успехом своего оружия содействию русских войск». О России и русской армии не только были высказаны слова «особого уважения», но и желание «сделать что-нибудь приятное Его Величеству Императору всероссийскому».

В этом же письме Талейран сообщил, что Первый Консул уже сделал распоряжение, «чтобы все русские, которые находятся в плену во Франции… возвращены были в Россию, без обмена и со всеми воинскими почестями. С этой целью они будут заново обмундированы, вооружены и получат обратно свои знамена[219].

Кроме того, Наполеон объявил, что считает себя в мире с Россией, и отдал приказ французским эскадрам защищать русские суда от нападения английских кораблей. Одновременно были направлены соответствующие депеши всем зависимым от Франции государствам последовать ее примеру.

Расчет ловкого Талейрана оказался весьма точным. Предложение Наполеона произвело в Петербурге очень сильное впечатление. Для принятия пленных в Париж был отправлен генерал Спренгтпортен, а из Митавы был немедленно выслан претендент на французский престол Людовик XVIII, еще недавно так обласканный Павлом[220].

В то же время, как мы помним, русский император думал о создании общеевропейской структуры, которая должна была объединить здоровые силы тогдашней Европы и противостоять распространявшимся идеям атеизма под вывеской «свободы, равенства и братства». Такой структурой Павел I видел Орден святого Иоанна Иерусалимского, но это должен был быть светский, а не религиозный орден, который бы не находился в подчинении папы римского.

Значительный интерес в этой связи представляют донесения А. Г. Лизакевича. Одно из них № 93 от 22 сентября 1800 г., полученное в Петербурге 31 октября в зашифрованном виде, до сих пор не было известно исследователям, его текст нами впервые вводится в научный оборот. Оно написано после аудиенции, которую новый папа, Пий VII, дал посланнику русского двора.