Император Павел I и Орден святого Иоанна Иерусалимского

Подводя итог анализу внешней политики Павла I по отношению к Ордену св. Иоанна Иерусалимского, необходимо отметить его продуманную и взвешенную реакцию на происшедшие события. Действия Павла I были признаны правильными не только самими членами ордена — рыцарями, но и главами практически всех государств Европы. В то же время большинство российских как дореволюционных, так и советских историков не понимали «мальтийскую затею» Павла Петровича, и происходило это из-за непонимания специфики особого этапа средиземноморской политики, которую разрабатывала Россия в конце 90-х годов XVIII в.

Как отметила А. М. Станиславская, «замысел Павла, рассчитанный на то, чтобы прямо или косвенно завладеть Мальтой, не был фантастичен… Однако реальные шансы… в этом отношении были невелики и вследствие численной незначительности русского средиземноморского флота, и в следствие растянутости и уязвимости русских морских коммуникаций»[253].

Однако думается, что главный интерес Павла I к Мальте и Мальтийскому ордену заключался в желании российского императора возродить орден рыцарей св. Иоанна Иерусалимского для борьбы против революционных идей и революций на европейском континенте. Мальтийский орден издавна был хранителем аристократических традиций, что не только импонировало, но и соответствовало замыслу Павла Петровича. Этот интерес императора вполне укладывается в русло формировавшейся в то время общеевропейской идеологии легитимизма, нарушенной революционными событиями во Франции, и вновь возродившейся в эпоху Реставрации, представители которой были далеко не равнодушны к судьбе Мальтийского Ордена. Вот почему мальтийский план Павла I можно считать главным звеном в общей системе легитимизма.

Спустя полтора-два века немало историков, как в России, так и за рубежом пытаются объяснить действия русского императора относительно Мальтийского ордена его чудачествами, упрощая проблему до абсурда, в то время как его современники имели четкое и ясное представление о мальтийской политике Павла I. В этой связи следует привести мнение весьма осведомленного и проницательного графа А. И. Рибопьера:

«Решение сделаться мальтийским гроссмейстером скрывало в себе честолюбивую, но высокую цель, которая могла бы оказаться весьма плодотворной, если бы она могла быть достигнута. Цель эта была — доставить русскому флоту надежную стоянку в Средиземном море и, кроме того, приобрести для России нравственную поддержку всего европейского дворянства, сильно заинтересованного сохранением целостности мальтийского ордена»[254].

Все эти цели Павел I довольно ясно и недвусмысленно изложил в Именном Указе от 20 декабря 1798 г.[255] В орден могут быть приняты «все, достойные добродетелей предков, все, желающие к сохранению дворянства и к доставлению оному новой славы». Законы и правила ордена «укрепляют узы подлежащего повиновения и предъявляют сильную преграду против бедствий, происходящих от безумной страсти к переменам и новостям необузданным, своевольству мыслей. Орден представляет государствам способы укрепляться в ограждении безопасности и распространении славы»[256].

Итак, каковы же итоги тех реальных действий, которые предпринял Павел I по восстановлению на российской почве Ордена св. Иоанна Иерусалимского?

Е. А. Погосян, анализируя лишь мальтийскую символику в русской культуре в эпоху Павла I, сделала немало интересных наблюдений, которые оказались почему-то не востребованы исследователями. Она первой обратила внимание на тот факт, что сравнение средневекового ордена иоаннитов с павловским Мальтийским Орденом делал еще первый историограф ордена А. Ф. Лабзин в предисловии к первому тому своего исторического очерка. Так, Лабзин писал: «Предмет рыцарей был противоборствовать злу, воевать против неверных… то когда зло восходило до толь высокой степени, как в наши времена? Какой враг, по справедливости более мог почтен быть неверным, как не та мятежная нация. что побудила даже бывших неверных присоединиться к ополчению верных против новых неверных»[257].

Здесь налицо чисто политический выпад. Он сделан ко времени и направлен против французской «заразы», которая изменила само понятие термина «неверный». Теперь он не ассоциируется с вероисповеданием, если даже мусульманская Порта объявила мальтийских рыцарей, в недавнем прошлом своих первых врагов, своими лучшими друзьями в борьбе против французской революции. Е. А. Погосян делает вполне верный вывод: «Неверность состоит в самопроизвольном разрушении человеком веры, законов, общественных связей. Мальтийский Орден противостоит Франции как некое "политическое тело"»[258].

Между прочим, первый русский историк ордена А. Ф. Лабзин называет Орден Св. Иоанна с момента его создания «орденом-государством», основанным «для некоторой особенной цели», которое было утверждено «на особенных законоположениях и связанное особенным узлом»[259].