Император Павел I

И. И. Дмитриев рассказывает, как по подметному письму он, только что вышедший в отставку полковник Семеновского полка, и штабс-капитан того же полка Лихачев были обвинены в замысле на жизнь императора. Они были арестованы и привезены во дворец. «…Окруженный военным генералитетом и офицерами, — пишет Дмитриев, — государь ожидал нас в той комнате, где отдавались пароль и императорские приказы. При входе нашем в нее он указывает нам место против себя, потом, обратясь к генералитету, объявляет ему, что неизвестный человек оставил у будочника письмо на императорское имя, извещающее, будто полковник Дмитриев и штабс-капитан Лихачев умышляют на жизнь его. «Слушайте», — продолжал он и начал читать письмо, которое лежало у него в шляпе. По прочтении оного государь сказал: «Имя не подписано, но я поручил военному губернатору отыскать доносителя. Между тем, — продолжал он, обратясь к нам, — я отдаю вас ему на руки. Хотя мне и приятно думать, что все это клевета, но со всем тем я не могу оставить такого случая без уважения. Впрочем, — прибавил он, говоря уже на общее лицо, — я сам знаю, что государь такой же человек, как и все, что и он может иметь и слабости и пороки; но я так еще мало царствую, что едва ли мог успеть сделать кому-либо какое зло, хотя бы и хотел того…» Спустя три дня, — продолжает Дмитриев, — император принял нас в прежней комнате и также посреди генералитета и офицерства. Он глядел на нас весело и, дав нам занять место, сказал собранию: «С удовольствием объявляю вам, что г. полковник Дмитриев и штабс-капитан Лихачев нашлись, как я ожидал, совершенно невинными; клевета обнаружена, и виновный предан суду. Подойдите, — продолжал, обратясь к нам, — и поцелуемся». Мы подошли к руке, а он поцеловал нас в щеку… Потом император пригласил нас к обеденному столу и отправился со всею свитою в дворцовую церковь для слушания литургии. Таким образом кончилось сие чрезвычайное для меня происшествие. Скажем несколько слов о последствиях оного: сколько я ни поражен был в ту минуту, когда внезапно увидел себя выставленным на позорище всей столицы, но ни тогда, ни после не восставала во мне мысль к обвинению государя; напротив того, я находил еще в таковом поступке его что-то рыцарское, откровенное и даже некоторое внимание к гражданам. Без сомнения, он хотел показать, что не хочет ни в каком случае действовать, подобно азиатскому деспоту, скрытно и самовластно. Он хотел, чтобы все знали причину, за что взят под стражу сочлен их и равно причину его освобождения…»

И. И. Дмитриев назначается обер-прокурором, становится сенатором и впоследствии министром юстиции. «…В последний раз, — вспоминает он, — я видел императора на Невском проспекте возвращающимся верхом из Михайловского замка в препровождении многочисленной свиты. Он узнал меня и благоволил ответить на мой поклон снятием шляпы и милостивою улыбкою. По возвращении моем в Москву, меньше, нежели через месяц, последовала внезапная его кончина».

А вот рассказ знаменитого Дениса Давыдова: «Павел, узнав однажды, что Дехтерев (впоследствии командир С.-Петербургского драгунского полка) намеревается бежать за границу, потребовал его к себе. На грозный вопрос государя: «Справедлив ли этот слух?» — смелый и умный Дехтерев отвечал: «Правда, государь, но, к несчастью, кредиторы меня не пускают». Этот ответ так понравился государю, что он велел выдать ему значительную сумму денег и купить дорожную коляску».

Однажды, когда представили к увольнению горбатого подпоручика, Ростопчин заметил, что «многие весьма хорошие полководцы были в таком же состоянии», а Павел наложил резолюцию: «Я и сам горбат, хотя и не полководец».

* * *

Он вырос с самыми добрыми стремлениями; но обстановка, отношения привили к ним дурные инстинкты, досаду, нетерпение, подозрительность и отравили.

В. Ключевский

«У него умная голова, — писал один из учителей наследника престола, — только она так устроена, что держится как бы на волоске. Порвись этот волосок, вся машина испортится, и тогда прощай рассудительность и здравый смысл…» Сколько же сил и разных уловок было приложено к тому, чтобы порвать этот волосок! Кто только не прикладывал к этому руку, беря пример с матери!

«Он — только подданный», — доносит французский посол. Его унижали, не допускали до дел, оскорбляли. «Павел не знает, — читаем у Пушкина, — где его отец, преследуем и подозреваем матерью, раздражен и ожесточен подлостью временщиков».

А. Коцебу: «…По-видимому, две причины особенно возмутили первоначально чистый источник: обращение его матери с ним и ужасные происшествия французской революции.