Императорский Балтийский флот

К сожалению, зима пролетела незаметно. Подходил апрель, в конце его предстояли экзамены. Нас всех охватила предэкзаменная лихорадка, и мы засели по своим комнатам за чтение курсов. Близкие старались соблюдать тишину или уходили. Как назло, установилась хорошая весенняя погода, снег стаял, и начался уличный шум. Тянуло из дому, а совесть не позволяла. Чтобы было веселее заниматься, мы часто ходили друг к другу и учились вместе. Это был самый лучший метод занятий.

Держать экзамены в академии было много легче, чем в классах. Нам давалась большее время для подготовки к каждому экзамену. Не было никакой нужды по ночам не спать или рано вставать. Самым правильным было хорошо выспаться, как следует поесть и не уставшим идти на экзамен.

В сущности, самым неприятным было ехать на экзамен. Приходилось надевать вицмундир, который так и связался с процессом экзаменов. Затем садиться в трамвай и ехать добрых сорок минут. Наблюдая спокойные лица других пассажиров, как‑то невольно завидовалось, что они едут по своим делам и им не придется переживать экзаменационных волнений. Когда добираешься до академии и попадаешь в среду других слушателей, то начинаешь успокаиваться, а когда появляются экзаменаторы, волнение совсем проходит. Ведь, в конце концов, к экзамену была серьезная подготовка, и не могло случиться, чтобы можно было все забыть. Но среди нас были и очень нервные люди, которые не могли совладать с собою. Особенно волновались Молас и Буткевич. Первый совершенно не мог спать накануне экзаменов, и когда приходил в академию, то был весь бледный и уверял, что он провалится, так как ничего не помнит. Тем не менее он всегда отлично выдерживал. Впрочем, раз он довел себя до такого состояния, что у него сделался сердечный припадок и он не мог держать экзамена. Но экзамен ему был переложен. Буткевич благодаря своему волнению держал экзамены хуже других, но ни разу не провалился.

Среди экзаменаторов не было ни слишком строгих, ни тем более придирчивых. Да для этого не было и никакого основания. Они имели дело с офицерами, которые по возрасту были уже серьезными людьми и которые с охотой учились. Если некоторые отвечали не слишком блестяще, то обычно это происходило не от незнания, а от волнения или вообще от неумения гладко говорить. Последнее было недостатком, который требовал исправления.

В общем, весь наш выпуск прошел хорошо и ни с кем катастрофы не случилось, так что все перешли благополучно на следующий курс.

После экзаменов слушатели получили задание для летней работы. Мы все должны были отправиться в Черное море, побережье которого (только русское) было распределено по участкам. На участок назначалось по два слушателя. Каждая пара должна была составить описание своего участка в стратегическом, тактическом, географическом и экономическом отношениях. Кроме того, каждая пара получила задание по описанию одного из иностранных флотов.

Мне с Домбровским достался самый сложный участок – Севастопольский район до Балаклавской бухты. Нам надо было составить описание Севастополя как военного порта и крепости. Это была не легкая работа, но интересная.

Я решил с женою переехать на все лето в Севастополь, а Домбровский решил поехать вместе со мною, явиться по начальству, а затем сейчас же уехать и вернуться только недели за две, перед концом указанного нам срока. Таким образом, я оставался все лето один и весь сбор материалов ложился на меня, да, конечно, и разработка его. Это было не совсем правильным, но Домбровскому по его личным делам надо было оставаться на севере.

Мне еще никогда не приходилось бывать на берегах Черного моря, поэтому я очень обрадовался перспективе там провести три месяца и познакомиться с Черноморским флотом.

Достав удобное купе в вагоне прямого сообщения, мы уехали с Николаевского вокзала; первый перегон до Москвы приходился на ночь, так что прошел как‑то совсем незаметно. Проколесив довольно долго по обходным путям, наш состав был переведен на другой вокзал, и мы поехали дальше. Тула – Орел – Курск – Харьков – чередовались один за другим. Мы с интересом смотрели в окна на поля, пашни, леса, реки и селения. Разворачивающиеся виды приковывали внимание. Казалось, что от всего этого веяло мирной и безмятежной жизнью, но в то же время – мощью и достатком. Казалось, ничто не может нарушить это спокойствие и неторопливость жизни, какими жил русским народ. И увы! Через каких‑нибудь три года началась война[296], а через шесть лет революция, и все оказалось сметенным и перевернутым. От прежнего уклада русской жизни ничего не осталось.