Императорский Балтийский флот

До известной степени «бедствием» были на миноносцах тараканы, но команда как‑то с ними уживалась. Однако они быстро размножались, и от них особенно страдали кожаные вещи. Поэтому с ними приходилось вести серьезную войну и периодически все вещи вытаскивались, помещение густо засыпалось особым порошком. Тараканы быстро гибли, и их выметали сотнями, после чего помещение хорошенько мылось, но не проходило и месяца, как они опять появлялись.

На каждом корабле среди команды имелись гармонисты и балалаечники, и они пользовались большим успехом. Стоило проехать мимо кораблей, стоящих на якоре вечером, после 6 часов, как всегда можно было услышать доносившиеся с бака звуки этих инструментов, а иногда и пение. Большими специалистами по части балалаек бывали телеграфисты и писари. Поэтому почти неизбежно можно было найти в телеграфных рубках и канцеляриях эти инструменты. Многие играли очень хорошо, так что иногда создавались судовые оркестры и из экономических сумм покупались инструменты. Это очень поощрялось.

Команды любили иметь собак и обычно подбирали их где‑либо на берегу. Среди них встречались очень часто уродливые и смешные создания. Чем такая собачонка выглядела уродливее, тем ее больше любили и жалели, и ей жилось очень хорошо. При всех съездах на берег кого‑либо из команды за какими‑либо приемками, в баню или просто на гулянку, их обязательно сопровождал такой судовой песик. Он отлично разбирался в хозяевах и никогда не путал своего корабля с другими. Хотя обычно однотипные миноносцы стояли, ошвартовавшись друг к другу.

Как‑то на одном миноносце командиру подарили маленького медвежонка. Команда была очень рада, и с ним постоянно кто‑нибудь возился. Для него одним из наиболее приятных развлечений было во время хода залезать на самый форштевень (нос) миноносца и там наслаждаться брызгами волн. В виде своеобразного носового украшения он проводил там целые часы. Когда его отпускали на берег и он в перевалку шествовал за одним из матросов, то возбуждал всеобщее любопытство прохожих и за ним увязывались мальчишки. Но он очень сердился, если его начинали дразнить, и старался поймать озорника. Он также не любил, когда собаки бросались на него с лаем. Пока он был маленький, то только огрызался и пугливо озирался, стараясь спрятаться за матроса, который его защищал. Но когда он подрос, то раз не выдержал и сильно задрал одного пса. После этого командир нашел опасным его держать на миноносце и он был отдан в зоологический сад.

Я думаю, что все офицеры императорского флота сохранили самые хорошие воспоминания о командах, с которыми им пришлось плавать. В дореволюционные времена это все были молодые люди, пришедшие на флот с разных концов необъятной России, чтобы прослужить на нем пять лет обязательной службы. Для многих из них эта перемена в обстановке их жизни переживалась очень тяжело, но они в большинстве быстро к ней привыкали, и если и тосковали по родным местам, то это было не слишком большим страданием. В воспитательном отношении им флот давал очень много, и, вернувшись в свои места, они были другими людьми, и приобретенные ими знания приносили им огромную пользу. Во всяком случае, о наших командах нельзя судить по «матросам», сыгравшим такую печальную роль в революцию 1917 года. Эти отрицательные революционные типы отнюдь не характеризуют русского матроса императорского флота[137].

Но вернемся на «Доброволец». Накануне отъезда в Кронштадт на вступительные экзамены в Минный офицерский класс мы в последний раз собрались вместе, чтобы провести прощальный вечер. Летом не очень‑то много нашлось времени, чтобы готовиться к экзаменам, да и обычно настроение было не то. Хорошо, что к экзаменам требовались те знания, которые в свое время были приобретены в Морском корпусе, правда, уже основательно забытые; правда, при беглом повторении многое вспоминалось. Провалиться было бы очень неприятно, так как пришлось бы вернуться на миноносец с большим конфузом.

Настроение у всех было очень веселое, и остающиеся над нами подтрунивали, как это мы скоро окажемся у школьной доски и должны будем выкладывать свои познания, наподобие кадет Морского корпуса. Да, действительно, после офицерского положения не так легко было стать, что ни говори, снова учеником, и год неустанно учиться. Многие над этим призадумывались, прежде чем подать рапорт о поступлении в тот или иной класс.

У нас на многих кораблях был заведен обычай, что уходящие с корабля должны были оставить кают‑компании серебряную чарку, на которой были выгравированы фамилия и даты, с которого и по какое число данный офицер на корабле плавал. В торжественные дни эти чарки ставились на стол, и по ним вспоминались те, которые прежде плавали на нем; или, если бывший офицер корабля был гостем кают‑компании, то ему ставилась его чарка. Одним словом, этим как бы не порывалась связь офицера с кораблем, на котором он прежде плавал.