Императрица Фике

— И помните, сын мой, одно: держитесь за Москву! Держитесь за Москву, как репейник держится за хвост собаки… Москва — сила, Москва вывезет Пруссию. Только одна Москва в состоянии помешать нашим планам. Вся наша сила, все будущее в доверии Москвы: Россия велика, богата, могуча. Что такое Европа? Это разодранное наследие Карла Великого… Лоскутное одеяло — из княжеств, герцогств, королевств… Ее нужно объединить, но ее объединит только тот, кому позволит эта новая Россия, наследие Петра Великого… Все мы пигмеи, а Петр был великан. Но у нас другая дорога. Когда будете королем, сын мой, ведите себя терпеливо, прикровенно. Не унижайтесь, о нет! Но и не задирайте носа. Выжидайте от случая к случаю, но и вместе с тем подталкивайте судьбу плечом, когда это можно. Прежде всего следите за Россией — другие времена теперь. Теперь мы не можем идти на Восток открыто, громыхая латами и щитами, как шли на Восток наши предки — тевтонские рыцари… Нужно действовать по-иному. Умом, а не только силой. Мы должны обогнать австрийского короля, который думает, что он действительно император Священной Римской империи, император Германии. Его апостолическое величество! Ха-ха-ха! Какая чепуха!

Король хлебнул из кружки, обсосал пену с губ.

— Нам, нашей Пруссии, нужна прежде всего своя земля. Свои люди! И много земли, и много людей… Это все есть на Востоке! Все это у нас забрала Польша. Немцы должны разделить Польшу, отобрать у нее все, что она отобрала у нас. Это — главное. Это нам завещал ваш дед! Ощипать ее, как капусту, листок за листком. Мы окрепнем на этих землях за Одером! Мы будем хорошими хозяевами на польских землях… И тогда — Германия наша!

Этих отцовских слов никогда не забывал он, король Фридрих II, и теперь они звучали в аккомпанемент клавесина в низких нотах в левой руке, которые сопровождали извивную мелодию флейты короля.

Король-отец вскоре же — в мае 1740 года — умер, и от его постели медленно отошел его сын.

Король Фридрих II.

«Все прочь! Я больше не поэт! Я больше не философ! Я только служу Пруссии! Прочь стихи, прочь концерты!» — так записал он в своем дневнике в ту ночь.

И в первый день своего правления, в первом же указе он приказал увеличить прусскую армию на шестнадцать батальонов и пять эскадронов.

Через год молодой король Фридрих II без объявления войны врывается и захватывает Силезию у Австрии. Протесты прокатились по Европе: какие основания? по какому праву? Основания? Это пустяк! Прусский король Фридрих II говорил, что «если вам нравится чужая провинция— и вы имеете достаточно сил, — занимайте ее немедленно. Как только вы это сделаете — вы всегда найдете юристов, которые докажут, что вы имели право на занятую территорию».

Европа была в замешательстве: ей никак не нужна была сильная Пруссия. Но Фридрих II рассчитал правильно: сильных армий у этих многочисленных крохотных разрозненных государств не было, и чтобы собрать союзные силы, требовалось много времени: улаживать разноречивые интересы — трудное дело! Главная противница короля Прусского — Австрия — в этот момент оказалась в одиночестве, без России: как раз 25 ноября этого года Елизавета Петровна удачным заговором сбросила с престола сторонницу Австрии «правительницу» Анну Леопольдовну, которая правила Россией за своего сына «младенца» — императора Иоанна Антоновича.

Все вышло очень удачно для короля Прусского, и было немедленно учтено и использовано им. Позднее обнаружились еще обстоятельства, которые тоже благоприятствовали его планам. Король Прусский, во-первых, был уверен, что Елизавета Петровна не справится с новой своей ролью. «По своим сибаритским наклонностям, — писал Фридрих II, — новая императрица скоро потеряет из виду и Петербург и саму Европу!» Во-вторых, Елизавета немедленно выписала из Голштинии в качестве наследника русского престола своего племянника Петра Ульриха, принца Голшинского, который приходился внуком Петру Первому по его дочери Анне Петровне.

А в-третьих, теперь королю удается план — экстренно командировать в невесты этому немецкому принцу, ставшему русским великим князем и, наследником, Софию, принцессу Ангальт-Цербстскую, что еще больше подкрепит немецкое влияние в Петербурге. И сегодня король ждет визита к нему ее матери герцогини Иоганны-Елизаветы — он обещал ее принять, ему, наконец, просто необходимо ее принять. Она может оказать Пруссии существенные услуги в Петербурге!

— Его величество выглядит сегодня очень озабоченным! — прошептал придворный в зеленом кафтане вверх, в высокое ухо министра Подевильса.

Тот в ответ неопределенно качнул головой. «Еще бы, — подумал министр, — эти семейные дела поважней любой войны». И продолжал внимательно слушать музыку.

Камер-лакей, скользнув в угловую залу, остановился у белой с золотом двери. Король взглянул вопросительно в его сторону, опустил флейту. Аккомпанемент смолк.

— Ваше величество, графиня Рейнбек! — доложил камер-лакей.

— Рейнбек? Рейнбек? — громко спрашивал король. — Не помню. Что за дама? Почему? А?

И посмотрел на первого министра.