Императрица Ядов (ЛП)

Мы еще немного понаблюдали друг за другом. Я перестала описывать ее, прижимая руку к прохладному стеклу.

— Что говорят твои руки? — спросила она.

На моей ладони было написано всего несколько слов.

— Это мой список покупок. Клей — у Нико школьный проект — яйца, дрожжи и мука — Дмитрий делает черничный хлеб.

При упоминании его имени на ее лице ничего не отразилось.

— Какой домашней ты стала. — печаль окрасила ее глаза в цвет дождевых облаков. — Я скорблю о том, какой ты могла бы быть, Елена. Я всегда буду скорбеть о будущем, которое могло бы быть у тебя, если бы не существовало мужчин.

Домашней? Я бы рассмеялась, если бы печаль ее слов не нашла отклика во мне.

— Я тоже скорблю о том, какой ты могла бы быть, Татьяна. Правда.

У Татьяны дернулась челюсть.

— Я хочу, чтобы ты ушла сейчас же.

Я кивнула.

— Я оставлю тебя гнить в покое.

Я подала знак агенту Кавински.

Он шагнул вперед.

— Сюда, доктор Тарханова.

Татьяна вскочила на ноги. Оживление вернулось к ней, когда она сказала:

— Доктор?

Это первый раз, когда она посмотрела на меня так, словно я была чем–то, чего стоило бояться так же, как мы все смотрели на нее. Я почти увидела проблеск уважения на ее лице.

— Ты же на самом деле не думала, что меня приручили, не так ли, Татьяна? — я спросила. — Ну же. Я выгляжу так, будто у меня есть пенис?

Я не стала дожидаться ее ответа. Я не могла утруждать себя тем, чтобы слушать это.

Вернувшись домой, я сложила стопку книг и завернула их в коричневую бумагу. Константин поймал меня, когда я обвязывала ее бечевкой. Он не спрашивал, он уже знал.

Через несколько недель после того, как я отправила книги, я получила запрос на дополнительные. Только Кон знал о бумагах, которые я передавала Кавински через опущенные окна машины.

Было разумно убедиться, что связь с Татьяной все еще существует.

В конце концов, мы с Коном могли бы покончить с ней, но остальным членам моей семьи не так повезло. Татьяна снова войдет в нашу жизнь, завтра или через несколько десятилетий. Кто знает, когда, кто знает, почему, но она это сделает. Она была сорняком в нашей жизни, от которого мы не могли найти корень, вечно губившая наш сад и душившая другие цветы.

Я забыла лицо своего отца и имя бывшего мужа, но я помнила ее.

В ночь после того, как я увидела ее впервые за много лет, я испугалась, что она мне приснится. Нет. Вместо этого мне снились мой муж и сыновья, как мы все вместе в нашем саду. Когда распустились цветы, и пыльца поднялась в воздух, как звезды, мы взялись за руки и откинулись назад, наш смех звенел в моих ушах, как музыка.

Проснувшись, со мной осталось только одно слово. Любовь, любовь, любовь.

Эпилог

Константин Тарханов

Я схватил Николая за руку, когда он двинулся вперед.

— Осторожно, — предупредил я. — Иначе ты напугаешь ее.

Мой семилетний сын на мгновение остановился, его глаза скользнули по Герцогине.

Он едва мог сдержать свое волнение, но внял моему предупреждению и медленно приблизился к кобыле. Для ребенка, такого дикого и беззаботного в своей жизни, Николай обладал природной способностью общаться с животными.

Николай протянул ладонь Герцогине, которая понюхала ее в поисках моркови. Ее уши повернулись назад, поняв, что ее любимый Тарханов не принес ей никакой еды. Но мы все трое знали, что, как только я отвернусь, Николай украдкой принесет ей яблок или патоки.

— Теперь я могу идти, папа? — нетерпеливо спросил он.

— Ты проверил свой обхват?

Николай в раздумье сморщил лицо.

Технически, ему не нужно было проверять свое оборудование. Я уже несколько раз проверил его на наличие даже малейших признаков опасности. Я ни за что не позволил бы своему сыну сесть на лошадь, не убедившись, что это настолько безопасно, насколько это возможно.

Его мать убила бы меня.

Николай дважды проверил свое седло, устроив из-за этого небольшое шоу. Убедившись, что я увидел, как он затягивает подпругу, Николай выжидающе повернулся ко мне.

— Теперь я могу ехать верхом?

Я сунул руки в карманы.

— Что ты об этом думаешь?

Гнев, отразившийся на его лице, сделал его настолько похожим на свою мать, что я чуть не рассмеялся.

— Я думаю, что да, — ответил он. — Я все проверил.

— Тогда поезжай.

Когда он был маленьким, я обычно сажал его в седло, но теперь он настаивал на том, чтобы самому взобраться на табуретку и сесть на Герцогиню. Оттолкнувшись, Николай вскочил в седло, принял правильное положение и умело закрепил поводья.

Герцогиня фыркнула.

Я двинулся, чтобы отвести кобылу на арену, но Николай быстро сказал:

— Без поводка, папа.

— Очень хорошо.

Николай подтолкнул Герцогиню к прогулке, направляя ее к арене. Я внимательно следил за ним, но старался не баловать Николая. Теперь он взрослел, как бы это ни было болезненно, и это означало, что он больше не нуждается в защитнике, а вместо этого в учителе.