Императрица Ядов

Ничего не сказав, я повернулась и бросилась обратно в свою комнату. Прислонившись к закрытой двери, я прижала руку к бешено колотящемуся сердцу, и, заикаясь, сделала следующий вдох. Недостижимое, недостижимое, недостижимое.

Сквозь красное дерево я могла бы поклясться, что услышала низкий и соблазнительный смех Константина.

14

Константин Тарханов

Я проснулся с мыслями о своей матери.

Вспоминать Екатерину Тарханову никогда не было приятно, сродни тому, чтобы сунуть руку в яму с гадюками. Она была напряженной женщиной, трудной женщиной. Из всех моих братьев я единственный, кто мог справиться с ней и остаться целым и невредимым. Это сделало меня ее любимицей и центром ее внимания.

Я понятия не имел, почему я думаю о женщинах, пока не услышал голос Николая сквозь стены.

— Мама, Мамаааа.

Я потер лицо. Вероятно, именно поэтому я проснулся с мыслью о том странном и нездоровом существе, которое я называл своей матерью.

На мгновение я прислушался. Я слышал голос Николая лучше, чем Елены, хотя его слова искажались детской речью. Судя по звукам, они болтали о завтраке, и Николай несколько раз обронил слово «блин».

Я повернулся и посмотрел на часы. 5:06 утра.

До завтрака оставалось несколько часов, о чем, вероятно, и говорила ему Елена. Они поговорили еще немного, пока я не услышал щелчок двери ее спальни.

Я вскочил в одно мгновение.

Елена не вздрогнула, когда я распахнул дверь, но Николай сделал это. Он схватил маму за колено и завопил:

— Мама!

— Это просто Константин, малыш.

Она повернулась ко мне и остановилась.

Ее глаза опустились на мою грудь, пробегая по обнаженной коже. Я спал в боксерских трусах на случай, если мне понадобится помешать ей сбежать ночью, но они не оставляли много места для воображения.

Елена стала ярко-красной.

Я чувствовал себя подростком, стоящим там полуголым. Я был доволен своей красотой и реакцией Елены на это. Приятно сознавать, что я мысль в ее голове, которая могла вызвать смущение и жар.

В конце концов, Николая принесли не аисты.

И именно он напомнил нам с Еленой, что мы не одни.

— Не хлопай дверями, — сказал он мне, хотя я не хлопал ни одной дверью.

Это было сказано точно так же, как сказала бы Елена, и это заставило меня поверить, что Николай больше насмехался над своей матерью, чем читал мне нотации.

— Ты прав, — согласился я. — Мы не хлопаем дверьми.

Елена закатила глаза.

— Мы не уйдем, Константин. Ты можешь вернуться в постель. — она подняла пустые руки. — Видишь? Никакого багажа.

— Похоже, что так.

— Мы с мамой готовим блинчики.

Николай запнулся на нескольких словах, но я понял суть.

— Звучит восхитительно. — я ухмыльнулся Елене. — Позволь мне надеть штаны.

Ее глаза чуть не вылезли из орбит, поняв, что я присоединюсь к ним, двоим. Николай ухмыльнулся и хлопнул в ладоши.

— Много блинов!

— Уверена, что у Константина есть другие дела, которыми он предпочел бы заняться, — процедила она сквозь зубы, выражение ее лица пылало раздражением.

Моя улыбка не дрогнула.

— Нет ничего важнее, чем приготовить блины.

— Много блинчиков! — добавил Николай.

— Да, да, мы приготовим много блинчиков, — пробормотала Елена позади меня, когда я ушёл в свою спальню.

Вернувшись в коридор в спортивных штанах, это только заставило Елену покраснеть еще больше. Чтобы наказать меня за ее собственное смущение, Елена решила проигнорировать меня и спустилась на кухню, Николай вприпрыжку следовал за ней. Время от времени он чуть не падал или обо что-нибудь не ударялся, но она всегда ловила его и торжествующе смеялась над его близким промахом с опасностью.

Как сильно он напоминал мне Наташу, было больно. Она была такой же, как в детстве.

Слишком умна, но слишком молода, чтобы что-то с этим поделать, поэтому она направила свой острый ум на создание проблем. Я видел ту же проблему с Николаем.

В доме было темно и тихо. Даже если бы люди не спали в этот час, у нас было негласное правило не беспокоить друг друга между ужином и завтраком. Это наше время побыть самим по себе, чтобы женатые наслаждались своими супругами, а одинокие наслаждались своей сексуальной жизнью — или ее отсутствием.

Николай подбежал к шкафу, как только мы добрались до кухни, и распахнул дверцу. Я поймал его прежде, чем он ударился о стену.

— Осторожнее с дверями, — предупредил я его.

Николай нахмурился, глядя на меня.

— Ты сделал это.

Да, и он ясно помнил. Евва была такой же; наблюдала за всем, что происходило вокруг, и изо всех сил старалась копировать нас.

Елена посмотрела на меня с самодовольным выражением лица. Что ты можешь на это сказать? Ты тоже это сделал, сказала она мне.

— Это был несчастный случай, — сказал я ему.

— Это был несчастный случай, — Николай указал на дверь, с которой только что грубо обошелся.

Я попытался не рассмеяться, но не смог сдержать улыбку, озарившую мое лицо.

Безумие, преследовавшее мою душу, казалось, ненадолго исчезло.

— Ты споришь, как твоя мать, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?

Николай оглянулся на Елену:

— Мама? — затем повернулся ко мне. — Как моя мама.