Императрица Мария Федоровна

16/29 июня 1918 года императрицу в Дюльбере посетила госпожа Гужон и сообщила будто бы «Миша находится в Омске». Эта новость дала вспыхнуть слабой надежде и даже на некоторое время успокоила императрицу. Надежда также быстро погасла, как и вспыхнула. «Ужасно, но я не имею никаких известий ни от него (Михаила – Ю.К.), ни от Ники».

На самом деле 16/29 июня 1918 года великого князя Михаила Александровича уже не было в живых. Михаил Александрович был первым из царской семьи, погибшим от большевистского режима, что было не случайно.

Сорокалетний блестящий офицер царской армии, генерал-лейтенант, командир Кавказской Туземной Дикой дивизии, Георгиевский кавалер, пользовался любовью и заслуженным авторитетом в армии.

«Душевное внимание великого князя, его чарующая простота и деликатность навсегда привлекали сердца тех, кому приходилось с ним встречаться, – писал полковник Б.В. Никитин, руководитель в марте-июле 1917 года российской контрразведкой, – мы были счастливы близостью к нему, и преданы безмерно».

В годы войны великий князь выступал во главе шести кавалерийских полков Дикой дивизии (Кавказская Туземная конная дивизия), командовал 2-м кавалерийским корпусом и перед революцией получил пост генерал-инспектора кавалерии.

«Его доступность известна всем русским людям. Он принимал всех, кто хотел его видеть, и был добрым гением для тех, кто просил о помощи. На войну шли за ним тяжелые сундуки писем, прошений и всевозможных просьб, – вспоминал Б.В. Никитин.

Адъютант и управляющий делами у великого князя А. Врангель в промежутках между боями до глубокой ночи разбирал прошения, письма и бумаги, приходившие на имя Михаила Александровича и готовил их к утреннему докладу. «Смотря на эти горы писем, можно было получить представление о числе просителей. А мы знали и видели, как великий князь стремился помочь каждому. Он расспрашивал о подробностях. Тратил громадные средства на благотворительность. Его Высочество никогда не говорил об этих делах, как никогда и не показывал своего высокого положения. Особая красота была в его скромности».

После подписания в марте 1917 года акта отречения от престола до решения Учредительного собрания великий князь Михаил Александрович с семьей жил в Гатчине, не принимая участия в политической жизни страны. 21 августа 1917 года он был арестован. В седьмом часу вечера из Петрограда были отправлены в Гатчину и Царское Село наряды воинских частей в составе одной роты. Вслед за тем в Гатчину выехал А.Ф. Керенский. Дача была окружена войсками, и сам Керенский лично объявил Михаилу Александровичу мотивы, побуждающие Временное правительство применить к нему такую меру, как домашний арест.

После прихода большевиков к власти, чекисты внимательно наблюдали за действиями Михаила Александровича, и в феврале 1918 года, когда ухудшилась ситуация в стране, и началось германское наступление на Петроград, Совнарком 9 марта 1918 года принял по докладу Урицкого постановление «О высылке великого князя М.А. Романова и других лиц в Пермскую губернию». Окончательное решение о высылке великого князя было подписано В. Лениным. В Пермь вместе с князем добровольно поехали его личный секретарь, англичанин Брайан, Николай Николаевич, Джонсон, камердинер В.Ф. Челышев и шофер Л.Я. Брунов. Жена великого князя Н.С. Брасова также хотела разделить участь мужа и сопровождать его. Однако Михаил Александрович уговорил ее остаться в Гатчине. Но уже в мае 1918 года она приехала в Пермь. Ее пребывание там было недолгим. По свидетельству председателя английской миссии Р. Вильтона, по возвращению из Перми, графиня Брасова встречалась с В.И. Лениным и ставила перед ним вопрос о разрешении Михаилу Романову выезд из России. Ее просьба осталась без ответа. Позже, уже после убийства мужа, она сама станет узницей Петропавловской крепости и только благодаря помощи датского посла Х. Скавениуса и Датского Красного Креста в одежде сестры милосердия ей вместе с сыном Георгием удастся вырваться из России.

По приезде в Пермь Михаил Романов направил Бонч-Бруевичу и Урицкому телеграммы, в которых говорилось: «Сегодня двадцатого [марта] объявлено распоряжение местной власти немедленно водворить нас всех [в] одиночное заключение [в] пермскую тюремную больницу, вопреки заверению Урицкого о жительстве [в] Перми на свободе, но разлучно с Джонсоном, который телеграфировал Ленину, прося Совет [Народных комиссаров] не разлучать нас ввиду моей болезни и одиночества. Ответа нет. Местная власть, не имея никаких директив центральной [власти], затрудняется, как иначе поступить. Настоятельно прошу незамедлительно дать таковые. Михаил Романов».

В ответ на вышеназванные телеграммы М. Романова были получены телеграммы, первая – из Совнаркома – за подписью Бонч-Бруевича и из петроградской ЧК, за подписью Урицкого, в которых говорилось, «что в силу постановления, Михаил Романов и Джонсон имеют право жить на свободе под надзором местной советской власти».