Но это была только одна сторона вопроса. Другая заключалась в том, что за час до прибытия я вызвал к себе в купе поручика Дроздовского и приказал ему привести роту в полную боевую готовность. Раздать бойцам норму патронов как при боевом десантировании, снарядить магазины к пулеметам Мадсена и быть готовыми при поступлении приказа вести бой в полном окружении до того момента, когда к нам на выручку прорвутся остальные силы бригады. Не знаю, как прочие, а я до конца так и не поверил в то, что план капитана Мартынова удастся осуществить в полном объеме, ведь на море случаются разные неожиданности, компенсировать которые возможно только полной боевой готовностью.
– А в чем, собственно, дело, Александр Владимирович? – невозмутимо спросил меня Дроздовский, поблескивая стеклышками очков. – С каким таким врагом мы должны будем вести бой в самой столице Российской империи?
– С самым опасным врагом, Михаил Гордеевич, с внутренним. – ответил я. – Господин поручик, ставлю вас в известность о том, что у нас есть сведения о том, что в Санкт-Петербурге среди части гвардии созрел заговор вроде декабристского, который ставит своей целью низвержение ныне правящей ветви дома Романовых и возведение на императорский трон одного из сыновей Великого князя Владимира Александровича. Якобы новый монарх должен даровать России некие «свободы», которые на самом деле превратят нынешнее российское государство в подобие семибоярщины при сохранении на троне слабого царя. Чтобы такой, с позволения сказать, монарх смог усидеть на троне больше трех дней, заговорщикам требуется не только убить ныне правящего царя, но и уничтожить всех его братьев, сестер и племянников. Наша задача в таких условиях носит прямо противоположный характер – сохранить жизнь Ольге Александровне и Михаилу Александровичу и доставить их в безопасное место. Надеюсь, вы представляете себе сложность и ответственность стоящей перед вами задачи?
Поручик Дроздовский внимательно посмотрел на меня и с серьезным видом кивнул. Таким, как он, категорически отвратительны как революционная анархия, и до предела лживая, построенная на демагогии демократия, так и безудержно жадная олигархия, поедающая страну на корню. При этом совершенно неважно, какой класс лежит в основе олигархического строя – старая аристократия или же банковский капитал. Семибоярщина ничуть не лучше семибанкирщины. Михаил Гордеевич благоговеет перед монархией и для спасения ближайших родственников монарха готов выполнить любой приказ, а не только в преддверии различных неожиданностей находиться в полной боевой готовности…
– Да, Александр Владимирович, – негромко отвечает он, смерив меня взглядом, – вы можете быть уверены во мне и моих людях, мы не подведем.
Сказав это, он уходит, чтобы отдать своим людям соответствующие приказания, а я понимаю, что этот человек будет с нами до конца, не важно, одержим мы победу или потерпим поражение. Именно на таких, как Дроздовский, должен держаться трон, а не на краснобаях, подхалимах и нечистых на руку лжецах, как это было в царствование Николая Второго, которое уже идет к концу. Когда наш поезд уже подходил к Варшавскому вокзалу, в отдалении послышалась ружейная стрельба залпами. Неужто, подумал я, поезд-обманка пришел на Николаевский вокзал, мятежники обнаружили подставу и теперь вымещают свою злобу на ни в чем не повинных вагонах? Но, как говорят, поздно пить сироп, когда печень отвалилась, и злобой проигранному делу уже не поможешь…
Еще вчера Павел Павлович объяснил мне, что Варшавский вокзал в дореволюционном Петербурге – это все равно что Шереметьево-два в советское и в наше время. Именно с Варшавского вокзала уходили поезда до станции Вержболово в Польше, являвшейся главными воротами Империи в Европу. Именно отсюда богатенькие нувориши, знатные аристократы и даже бедные студенты отправлялись в Берлин, Париж и Лондон: одни – чтобы прожигать жизнь, другие – чтобы обретать драгоценные знания, недоступные им в университетах Российской империи. Но сейчас весь аристократический лоск и шик Варшавского вокзала как-то померк. Внутреннее оцепление вокзала, вагонного двора и крытого дебаркадера составляют ранее прибывшие тремя предыдущими эшелонами морские пехотинцы моей бригады. Их спокойный и уверенный вид с первого взгляда сказал мне, что все под контролем и непосредственной угрозы нет и в помине. Три батальона морской пехоты в полной боевой готовности при пулеметах Мадсена в каждом отделении – это страшная сила, и, если что, их одних хватило бы на совершение переворота.