Но они были там не одни. Во внешнем оцеплении на подступах и вокруг вокзала стоят вооруженные винтовками Мосина матросы с достраивающихся и ремонтируемых кораблей. Порядку там было гораздо меньше, у каждой роты[33]
был свой командир, а общего руководства не наблюдалось даже в зачатке. Адмирал Дубасов указал ротным командирам, кому какой участок занимать, и на этом счел свою функцию исчерпанной. Пока его люди просто контролируют территорию от сих до сих, все еще терпимо, но если дело дойдет до боестолкновений, то получится сплошная партизанщина и раздрай.Поезд въехал под своды дебаркадера – и я вижу самого вице-адмирала. Он стоит в парадном мундире, взирая на приближающийся поезд с траурным видом голодного василиска. Чуть поодаль от него застыл командир первого батальона капитан Деникин, который как мой заместитель до прибытия нашего эшелона нес всю полноту командования над уже разгрузившимися подразделениями бригады. Вот поезд притормаживает у перрона и останавливается, причем выход из нашего вагона оказался прямо напротив уже расстеленной красной дорожки, в конце которой стоит адмирал. Все, как полагается при встрече особо важных персон. Говорят, раньше от машиниста требовалось особое искусство, чтобы уметь остановить ВИП поезд так, чтобы подножка выхода из вагона с официальными лицами ровно совпадала с обрезом такой вот красной дорожки. Это вам, блин, не пригородную электричку водить, где пассажиры вроде дров, и не лимузин-членовоз, который и весит значительно меньше, чем поезд и управлять им тоже легче.
Я спрыгиваю на перрон первым и галантно подаю руку великой княгине Ольге Александровне. Она, аккуратно причесанная и затянутая в свой официальный дорожный костюм темных тонов, подчеркнуто спокойна. Следом за Ольгой на перроне появляются ее горничные: Ася, с которой она приехала из Петербурга на Дальний Восток, и, как экзотический цветок, кореянка У Тян. А уже за ними – Михаил, суровый как судья при зачитывании смертного приговора, а затем и Павел Павлович с Дарьей Михайловной. А уже в самом конце на свет божий показался как бы выпавший из общей обоймы Великий князь Александр Михайлович со своим адъютантом господином Лендстремом. Вот и весь наш бомонд в сборе, остальные уже не в счет.
Едва завидев Великого князя Михаила, адмирал Дубасов со всей решительностью направился в его сторону.
– Ваше Императорское Величество, – сказал он, – я крайне рад, что вы избежали всех опасностей и благополучно прибыли в столицу…
– Вы сказали Величество, Федор Васильевич? – с деланным удивлением переспросил Михаил, – Вы не оговорились?
– Нет, Ваше Императорское Величество, не оговорился, – ответил Дубасов, – сегодня на рассвете, во время ранней прогулки по парку, выстрелом из револьвера, произведенным человеком, одетым в офицерский мундир лейб-гвардии Преображенского полка, был тяжело ранен Ваш брат, император Всероссийский Николай Второй. Согласно бюллетеню лейб-медика, ранение пришлось в левое плечо. Но ваш брат правой рукой успел скинуть с плеча свою винтовку и произвести в покушавшегося ответный выстрел прямо в сердце, коим тот оказался убит наповал. В связи с тем, что ранение государя было очень тяжелым, а одновременно с покушением из Петербурга пришло сообщение о начавшемся мятеже, все еще находясь в сознании, дабы управление государством ни на минуту не прерывалось в столь ответственный момент, ваш брат написал манифест о своем отречении от престола в вашу пользу. Поэтому теперь вы – государь-император Михаил Второй…
Михаил переглянулся с Ольгой и та чуть заметно кивнула.
– Знаете, Федор Васильевич, – заявил Михаил, – я никогда не желал и сейчас не желаю становиться всероссийским императором, поэтому сам по доброй воле уступаю этот пост моей родной сестре Ольге, которой и присягаю как первый из ее подданных.
Михаил опустился на одно колено и размеренным речитативом начал произносить: