– А ты, видимо, пристально следил за всеми перемещениями – ее и моими, и тебе известно, где нас найти в любой момент.
– Ну, скорее тебя, чем ее.
На моих щеках вспыхнул густой румянец, и я, непривычная к этому ощущению, попыталась стереть его.
– Вот теперь ты ведешь себя глупо. Ну-ка, дай мне корзину.
Я нашла два сморщенных грибочка, темных и пахнущих плодородной землей. И показала Сукаю, как срывать их, не тревожа суглинок, чтобы на этом месте грибы продолжали расти и на следующий год. Он с сомнением оглядел их.
– Вид у них – хуже некуда.
– Можешь отдать свою долю мне, если хочешь, но посмотрим, что ты запоешь, когда мы поджарим их в кунжутном масле.
– Нет уж, я не говорил, что отдам. Просто сказал, что выглядят они слишком уродливо для изысканного кушанья, о котором упоминала императрица.
– Порой… порой то, что особенно уродливо, оказывается самым восхитительным.
При этом я искоса взглянула на него, покраснела еще гуще, и он пристально уставился на меня.
– Ты… это был комплимент? Ты пыталась сделать мне комплимент? Впервые в жизни?
– Нет!
Он расхохотался так громко, что если бы грибы могли бегать, то больше мы не нашли бы ни единого. Мы набрали целую корзину мелких сморщенных грибов, которые Инъё любила не меньше, чем оранжевые и красные шляпки, распространяющие явственный запах курятины.
От Сукая было мало толку в поиске грибов и еще меньше – в поиске дороги. Он едва не забрел к подножию горы, так что, в конце концов, я взяла его за руку и повела обратно.
Разумеется, лишь по одной причине: не пропадать же грибам.
Той ночью, пока две фрейлины спали, мы втроем нажарили грибов на маленькой жаровне, установленной на веранде. Весь месяц выдался необычайно теплым, и озеро светилось, словно жуткий и зловеще прекрасный глаз.
– Каково это – жить под его надзором? – спросил Сукай, забыв, что говорит с императрицей.
Инъё, которая забывала о своем титуле всякий раз, когда это ее устраивало, пожала плечами.
– Наверное, так же, как жить в любых других условиях. Или терпишь, или стараешься положить такой жизни конец. До сих пор мы делом доказывали, что способны свыкнуться с ними.
Мой рот был набит грибами, поэтому я не сказала, что можно еще найти красоту и некую умиротворенность даже в том, что изначально вызывало острую тревогу. Впервые увидев, как светится озеро, я расплакалась. Теперь же чуть ли не каждую ночь спала на веранде, омытая алым сиянием. Если оно и было чудищем, то таким, которое сторожило меня и, во всяком случае пока, меня не сожрало.
В ту ночь я об этом умолчала, но позже рассказала Сукаю. К тому времени он совершенно утратил страх перед озером, а я – остатки сомнений и опасений насчет самого Сукая.
Тии не подозревали, что Крольчиха отлучилась из Благодатного Жребия, пока не увидели, как она возвращается по мощеной дорожке, стряхивая землю с ладоней. Ее пальцы были испещрены пятнами туши, лицо казалось необычайно внушительным и серьезным.
– Можно мне спросить, чем вы занимались, бабушка?
– Спросить, конечно, можно. Я закапывала кое-что из написанного мной.
Тии склонили голову набок.
– Вы наверняка понимаете, что для меня и Почти-Блистательной это страшнейшее кощунство.
– Потому я и дождалась, когда вы с нэйсинем займетесь делом в кладовых.
Тии ждали продолжения, Крольчиха вздохнула.
– Все дело во времени. Хочу, чтобы время подыскало верные слова. Воздало павшим честь, которой они заслуживают. Не хочу, чтобы им пришлось стыдиться того, что скажут о них другие. Но вместе с тем я знаю, что времени осталось немного и что достичь совершенства не удастся никогда.
Тии робко протянули Крольчихе руку, и та взялась за нее не глядя.
– В обители Поющие Холмы сказали бы, что даже если записи далеки от совершенства, то они должны хотя бы иметься в наличии. Лучше пусть существуют, чем останутся безупречными лишь в твоих мыслях.
Крольчиха молчала так долго, что Тии уже думали, она так и не ответит, но она наконец кивнула.
– Полагаю, вы правы. Завтра. Сегодня соберусь с мыслями, а завтра расскажу еще кое-что.
Глава 10
Два десятка храмовых фигурок, разложенных на низком столике, напоминали Тии игрушки или швейные принадлежности. Это были простейшие из памятных вещиц, служители продавали их на каждом углу как мелкие благословения, чтобы подзаработать денег на новую крышу или изваяние. В Поющих Холмах продавали фигурку сидящего на насесте удода из воска с благовониями, и Тии заметили, что ни одной такой птицы на столике нет.