Императрицы

— Послушай, Аполлон… Как много значит беседа с большим человеком, который сам сделал свою фортуну… Видал я сейчас жизнь. Не моей чета… Хоромы, полк поместить можно — один человек живет… Каково!.. Слуги!.. В щиблетах, ходят неслышно, говорят вполголоса… И все через народ… Надо и нам поднять народ… Народ все может. Покажи ему только правду, и он пойдет за тобою.

— Какая? Где правда?..

— Правда в том, что безвинно страдает император Иоанн… Слыхал о безымянном колоднике в Шлиссельбургской крепости? Вот кого освободить, кого вывести к народу и показать солдатам! Ведь пойдут!.. А, как думаешь, пойдут за ним, пойдут сажать его на престол?.. Что… как?..

Мирович замолчал, ожидая каких-то возражений от Ушакова, но так как тот молчал, он продолжал, понизив голос до таинственного шепота:

— Внимай, Аполлон, внимай!.. Вот придет моя очередь занять караул в Шлиссельбургской крепости…

И сразу вдруг все ясно стало, как и что надо сделать, так ясно, точно видел все, как это выйдет.

— Ты приплывешь ко мне на лодке из Петербурга с письмом от императрицы. И в том письме приказ арестовать коменданта крепости полковника Бередникова и выдать нам с тобою безымянного арестанта.

— Откуда же будет письмо?..

— Чудак человек, я его напишу и подпишу под государынину руку. Мы составим с тобою манифест и принудим императора Иоанна Антоновича оный манифест подписать…

— А дальше?..

— Дальше?.. Наденем красный плащ на плечи государевы и на лодке повезем его в Петербург, на Выборгский остров, где в артиллерийском лагере предъявим его солдатам. Я выйду к ним и скажу: «Братцы!.. Вот ваш император!.. Он двадцать три года безвинно страдал, и ныне настало время нам присягнуть ему». Потом прочту манифест. Ударят барабаны. Народ сбежится, и как тогда она шла с солдатами и народом, с Разумовским и Орловыми, так с нами пойдет сей император. Мы пойдем прямо на Петербургский остров и займем крепость. Сейчас же ударим из пушек по Адмиралтейской крепости, нагоним стражу на народ, арестуем узурпаторшу прав государя… Слушай, как полагаешь?.. Должно выйти?.. Выйдет?.. Ведь — безвинно… Без-вин-но… С народом… Нар-р-род… Он поймет… Душою, сердцем, Христом праведным поймет и пойдет с нами.

— Василий Яковлевич, а ты с кем-нибудь из народа говорил о сем?.. Как там, в народе-то, жаждут ли перемены?.. Есть ли недовольные, готовы на все…

Точно завял Мирович. Он опустил голову. Его блестящие глаза потухли, голос стал нерешителен и скучен:

— Да… Говорил… Разумеется — иносказательно… Так в лавочке пытал я вчера придворного лакея Тихона Касаткина, знаешь, что в этом же доме живет, надо мною. Ну, он не в счет… Кто он?.. Холоп… Придворный блюдолиз. Говорит: «Надоели нам эти перемены…» Что он понимает? Нам надо настоящий народ пощупать. Солдатство склонить на свою сторону. Манифест хорошо обмозговать и составить так, чтобы за сердце хватало, в дрожь бросало и слезу вышибало.

— Да, это конечно, — вяло сказал Ушаков, — манифест — это первое дело…

В этот вечер они больше не говорили о «деле».

XV

Манифест они составляли вместе. Мирович читал, перечитывал, Ушаков ахал, восхищался, качал головою.

— «Недолго владел престолом Петр Третий, — писал Мирович от имени Иоанна VI, — и тот от пронырства и от руки жены своей опоен смертным ядом…»

— Василий Яковлевич, такие «эхи» были — Орлов будто задушил государя.

— Э, брат!.. Мало ли какие «эхи» были. Народу так страшнее и непонятнее… «опоен ядом… По нем же не иным чем как силою обладала наследным моим престолом самолюбная расточительница Екатерина, которая по день нашего возшествия из отечества нашего выслала на кораблях к родному брату своему, к римскому генерал-фельдмаршалу князю Фридриху Августу всего на двадцать на пять миллионов золота и серебра в деле и не в деле…»

— Василий Яковлевич, откуда ты сие взял?.. Сие же неправда. Такие слухи — больно бережлива к народной копейке молодая государыня.

Мирович ответил самоуверенно и веско:

— Ничем иным так не возбудишь, взволнуешь и взбаламутишь народ, как возбудив в нем жадность, ревность к его народным деньгам и зависть… Сии двадцать пять миллионов ему такого жара придадут, что только держись. Я знаю, чем взять народ. Слушай дальше: «И сверх того она через свои природные слабости хотела взять в мужья подданного своего Григория Орлова…»

— Сказывают, Василий Яковлевич, в аккурат наоборот. Он-то будто и хотел того, да она не пожелала.

— Пускай и так, нам-то что до этого?.. Нам надо растравить ненавистью народ, а для этого пустить все, что годится. Итак:

«…Григория Орлова… с тем, чтобы уже из злонамеренного и вредного отечеству похода и невозвращатца, за что она пред его страшным судом неоправдаетца…»