Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма»

Марк Вуколов Империализм как высшая стадия "восточного деспотизма"

Введение

Запад есть Запад,

Восток есть Восток,

И вместе им не сойтись.

Р. Киплинг

480 г. до н. э. Канун персидского вторжения. Воздух солнечной Греции заряжен атмосферой всеобщего предвоенного помешательства. Особенно сильна тревога в Афинах и Спарте — граждане этих полисов расправились с послами предыдущей персидской дипломатической миссии. Кажется, что шансов договориться с новым царём — грозным Ксерксом — нет. В Лакедемоне созывается всеобщее собрание: нужно выбрать двух мужей благородной крови, которые отправятся в стан к необузданному врагу — к самому персидскому царю, правящему необъятной империей в Сузах. Они должны оплатить собственной жизнью убийство посланников Дария. Из монолитного строя граждан выступили два аристократа. Это были Сперхий и Булис. Не прославившиеся ратными подвигами, они взяли на себя священное обязательство бороться за независимость родного Лакедемона на поприще дипломатии. После непродолжительного морского путешествия в Эгейском море греки ступили на персидскую почву. Изнуряющая жара, распространённая на немыслимые по греческим масштабам расстояния, подозрительные взгляды снующих по густонаселенным городам прохожих и местных торговцев, следующих по плотной сети речных и сухопутных артерий, делали посольство опасным и утомительным мероприятием. Но Сузы уже недалеко. На пути в столицу Сперхия и Булиса встречает малоазиатский сатрап Гидарн. Он делает лакедемонянам, на первый взгляд, соблазнительное предложение: подчиниться власти Великого Царя, который превратит их в могущественных людей на родине. Это был единственный способ не только спастись, но и многократно приумножить богатства. Реакция спартанских посланников поразила Гидарна — они решительно отказались. Геродот сохранил ответ Сперхия и Булиса: «Гидарн! …ты имеешь опыт лишь в одном; в другом же у тебя его нет. Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода — сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось отведать свободы, то, пожалуй, ты бы дал нам совет сражаться за неё не только копьём, но и секирой»[1].

В этом коротком отрывке — суть эллинской свободы, как её понимали сами греки. Не «поголовное рабство» бесправных подданных, даже самых знатных и могущественных, как Гидарн[2], но свобода каждого как условие свободы всех. Государство не как доминирующий субъект экономических отношений и морально-психологический ментор, но как инструмент в руках объединения вольных граждан. Государство не как левиафан, нависающий над беспомощно коснеющим в его тени обществом, но как коллективная собственность и рациональная система, слаженная его равноправными членами для всеобщего благополучия. Именно поэтому греки и позже римляне проявляли чудеса героизма в войнах с соседями: они защищали свою жизнь, свою свободу и своё государство. В отличие от их врагов, греки были гражданами, а не подданными[3]. Вот становой хребет, на котором до сих пор покоится европейская цивилизация.

К ней на протяжении большей части своей истории относилась и Россия. Она с ученическим рвением взирала на поразительные успехи Европы на военном и технологических поприщах, но упорно отказывалась глубоко вживлять в свою плоть её фундаментальные принципы. Российские реформы имели целью перенять этот успешный опыт только в ограниченном утилитарном смысле, без коренной перестройки на европейский лад социально-экономической структуры.

Поэтому Россия разделила фатум прочих восточных империй, погрузившись в анабиоз механического вращения по порочному кругу цикличного развития. Периоды мобилизационного усилия, когда накопленное от Европы отставание преодолевалось волевыми толчками сверху всего за 10–15 лет, закономерно сменялись стадией стагнации и вторичного накопления отставания[4]. Государство оплачивало свой одномоментный взлёт жизнями и благосостоянием подданных — это дезавуировало запуск интенсивного роста. Законсервированная, обречённая на постоянную итерацию система продолжала нести в себе зерно воспроизводящейся отсталости. Закономерно наступает очередной период стагнации. И вновь «большой скачок». Подобно многовековым бюрократическим империям Египта и Китая, Россия оказалась в плену эквифинального цикла. Иногда он прерывался глобальным кризисом — «смутой» — этим общим местом в истории всех аграрных держав Востока.