Империй. Люструм. Диктатор

Мы прошли около мили, под углом пересекли форум и вышли из города через ворота, ведущие к реке. Вода в реке стояла высоко, течение было быстрым, и то тут, то там на воде появлялись водовороты и рябь. Впереди нас, напротив Тибрского острова, среди верфей и подъемных приспособлений военного порта, мы увидели большую колышущуюся толпу. (Вы поймете, как давно все это было — прошло уже более полувека, — если я скажу вам, что в то время мосты еще не соединяли остров ни с одним из берегов Тибра.) Когда мы подошли ближе, многие из зевак узнали Цицерона, и по их рядам прошел шорох любопытства; они расступились, пропуская нас. Легионеры из морских казарм уже оцепили место происшествия. Октавий ждал нас.

— Прошу прощения за беспокойство, — сказал он, пожимая руку моего хозяина. — Я понимаю, как ты, должно быть, занят накануне вступления в должность.

— Мой дорогой Октавий, я рад видеть тебя в любое время. Ты знаком с Тироном, моим письмоводителем?

Октавий посмотрел на меня без всякого интереса. Сейчас его помнят только как отца Августа, но в то время он был эдилом из плебеев и восходящей звездой на государственном небосклоне. Октавий и сам мог стать консулом, но неожиданно умер от лихорадки через четыре года после описываемых событий. Эдил увел нас с ветра в один из военных доков, где на больших деревянных катках стоял корпус легкой галеры, готовый к ремонту. Рядом с ним, на земле, лежало что-то, завернутое в парусину. Октавий, недолго думая, отбросил ткань и показал нам обнаженный труп мальчика.

Насколько я помню, ему было около двенадцати лет. Красивое умиротворенное лицо, похожее на женское. На щеках и на носу виднелись остатки золотой краски, а во влажные темные волосы была вплетена красная ленточка. Горло рассечено, на теле — длинный вертикальный разрез, внутренних органов нет. И никакой крови, только темная удлиненная полость, как у выпотрошенной рыбы, заполненная речной тиной. Не знаю, как Цицерону удалось сохранить присутствие духа, но я видел, что он с трудом сглотнул и продолжил осмотр. Наконец хозяин хрипло произнес:

— Настоящее злодейство.

— И это еще не все, — сказал Октавий.

Он присел на корточки, взял голову ребенка в руки и повернул ее влево. От этого движения рана на шее бесстыдно открылась и закрылась, точно это был второй рот, который пытался нас о чем-то предупредить. Казалось, это не произвело на Октавия никакого впечатления — но ведь он был военным человеком и, несомненно, привык к таким видам. Отодвинув волосы, эдил показал глубокую вмятину над правым ухом мальчика, ткнув в нее пальцем.

— Видите? Его как будто ударили сзади. Думаю, молотком.

— Раскрашенное лицо. Волосы перевязаны лентой. Удар нанесен молотком, — повторил Цицерон; было видно, как он постепенно осознает, что́ могло здесь произойти. — Потом ему перерезали горло. И наконец, тело… выпотрошили.

— Именно, — сказал Октавий. — По-видимому, убийцы хотели исследовать его внутренности. Человеческое жертвоприношение.

После таких слов, произнесенных в этом холодном и плохо освещенном месте, волосы у меня на голове и шее встали дыбом, и я почувствовал присутствие зла — почти вещественного и обладающего силой молнии.

— Ты не слышал, есть ли в городе культы, которые совершают подобные мерзости? — поинтересовался новый консул у эдила.

— Ни одного. Конечно, в городе есть галлы, — говорят, что они занимаются чем-то подобным. Но сейчас их не так много, да и ведут они себя вполне прилично.

— А кто жертва? Кто-нибудь уже заявил о пропаже?

— Это еще одна причина, по которой я попросил тебя прийти. — Октавий перевернул тело на живот. — Видишь, прямо над копчиком есть маленькая татуировка? Те, кто выловил тело, не обратили на нее внимания. «С. Ant. М. f. С. n.» — Гай Антоний, сын Марка, внук Гая. Вот тебе и известная фамилия. Раб твоего сотоварища, консула Антония Гибриды. — Октавий поднялся и вытер руки о парусину, затем небрежно набросил ткань на тело. — Что ты собираешься делать?

Цицерон как зачарованный смотрел на кучу, лежавшую на земле.

— Кто еще об этом знает?

— Никто.

— Гибрида?

— Нет.

— А толпа снаружи?

— Только слухи о том, что произошло ритуальное убийство. Ты же лучше других знаешь, что такое толпа. Говорят, это плохое предзнаменование накануне твоего консульства.

— Может быть, они правы.

— Тяжелая зима. Неплохо бы им успокоиться. Полагаю, надо послать за кем-то из жрецов, чтобы они совершили обряд очищения.

— Нет-нет, — быстро ответил Цицерон, отрывая взгляд от тела. — Никаких жрецов. Будет только хуже.

— Тогда что нам делать?

— Никому ничего не говорить. Сожгите останки как можно скорее. Запретите всем, кто их видел, говорить о них — под страхом тюремного заключения.

— А как же толпа?

— Вы разберитесь с телом, а толпу предоставьте мне.

Октавий пожал плечами:

— Как тебе угодно. — Ему было все равно. Он был в должности предпоследний день и, думаю, радовался, что это дело его уже не касается.