Империй. Люструм. Диктатор

Убедившись, что заговорщики мертвы, Цицерон поспешил покинуть то, что позже назвал «преддверием ада». Мы протиснулись через узкий вход и выпрямились на свежем воздухе — и тут же увидели невероятную сцену. На форум спустилась темнота, но он был освещен факелами — невероятный ковер из мерцающих желтых огней. Повсюду стояли неподвижные молчаливые люди, включая сенаторов, которые покинули храм Конкордии, располагавшийся рядом с тюрьмой. Все смотрели на Цицерона. По-видимому, люди ожидали, что он объявит о случившемся, хотя предсказать, как поведет себя толпа после подобного сообщения, было невозможно. Кроме того, существовало еще одно препятствие, о котором впопыхах никто не подумал: в те времена бытовало суеверие, что государственный чиновник не должен произносить на форуме слова «смерть» или «умереть», иначе он навлечет проклятие на город. Цицерон задумался, прочистил горло от слюны, расправил плечи и очень громко произнес:

— Они прожили свою жизнь!

Его слова отразились от стен зданий, а затем наступила тишина, такая глубокая, что я испугался: вдруг нас сейчас же повесят рядом с преступниками? Как я думаю теперь, люди просто пытались понять, что Цицерон имел в виду. Несколько сенаторов захлопали. Остальные присоединились к ним. Рукоплескания перешли в крики восторга. И наконец вся площадь стала восклицать:

— Да здравствует Цицерон! Да здравствует Цицерон! Спасибо богам за то, что у нас есть Цицерон! Цицерон — спаситель республики!

Стоя всего в нескольких футах от хозяина, я увидел, как его глаза наполняются слезами. Казалось, внутри прорвалась какая-то плотина и все чувства — не только последних часов, но и всего времени его консульства — теперь рвались наружу. Он попытался что-то сказать, но не смог. Это лишь усилило рукоплескания. Цицерону оставалось только спуститься по ступенькам, и, когда хозяин достиг площади, сопровождаемый восторженными криками и друзей, и врагов, он уже не мог сдерживать себя. Сзади нас крюками тащили тела казненных.

О последних днях Цицерона в должности консула много говорить нечего. Никогда за всю историю республики ни один гражданин не превозносился так, как он в то время. После нескольких месяцев страха город, казалось, вздохнул с облегчением. В тот вечер, когда казнили заговорщиков, консула сопровождал домой весь сенат, и освещенная факелами процессия проследовала по всему городу. Его дом был очень красиво освещен: крыльцо, на котором ждала Теренция с детьми, было украшено лавром; рабы встречали его в атриуме рукоплесканиями. Странное возвращение! Консул был слишком измучен, чтобы заснуть, и слишком голоден, чтобы есть. Он так хотел как можно скорее забыть об ужасах казни, что не мог говорить ни о чем другом. Я решил, что былое равновесие вернется к хозяину через пару дней. И только позже понял: в тот день что-то в Цицероне изменилось навсегда, сломалось, как тележная ось. На следующее утро сенат пожаловал ему титул «Отец Отечества»[65]. Цезарь предпочел не присутствовать на этом заседании, однако Красс голосовал вместе со всеми и превозносил Цицерона до небес.

Не все восхищались случившимся. Метелл Непот, вступая в должность трибуна, продолжал утверждать, что казнь была незаконной. Он предсказал, что когда Помпей вернется в Италию, чтобы восстановить порядок, то разберется не только с Катилиной, но и с мелким тираном Цицероном. Последнему пришлось даже тайно встретиться с Клавдией и попросить ее передать своему деверю, что, если он будет продолжать в том же духе, консулу придется вновь рассмотреть связи самого Непота с Катилиной. Лучезарные глаза Клавдии расширились при мысли, что она может принять участие в государственных делах. Однако Непот равнодушно отнесся к предупреждению, правильно рассудив, что Цицерон никогда не посмеет выступить против Помпея, своего ближайшего союзника. Поэтому теперь все зависело от того, как быстро будет разбит Катилина.

Когда неблагоприятные новости о казни заговорщиков достигли лагеря Катилины, многие последователи немедленно отстали от него (вряд ли они сделали бы это, если бы сенат проголосовал за пожизненное заключение). Понимая, что Рим теперь твердо стоит против них, Катилина и Манлий решили вести войско на север, с целью перейти Альпы и скрыться в Ближней Галлии, где они надеялись укрыться среди гор и так существовать долгие годы. Но приближалась зима, а нижние перевалы блокировал Метелл Целер во главе трех легионов. В то же время бунтовщиков по пятам преследовало другое войско, во главе которого стоял Гибрида. С ним-то Катилина и решил сразиться в первую очередь, выбрав для битвы узкую долину возле Пиз.