Империй. Люструм. Диктатор

— Давай проясним вот что, — сказал Цицерон. — Ты предпочел бы сделать это, даже если бы тебе пришлось спасать Децима, того, кто заманил твоего приемного отца в смертельную ловушку? Имей в виду, есть все основания предполагать, что именно так и будет!

Октавиан в упор посмотрел на него своими холодными серыми глазами:

— Это не составит никакой трудности.

С того времени я перестал сомневаться, что Цицерон и Октавиан заключат сделку. Даже Агриппа, похоже, расслабился. Было условлено: Цицерон предложит в сенате, чтобы новому Цезарю, несмотря на его возраст, дали империй и законную власть для ведения войны против Антония. Взамен Октавиан встал бы под начало консулов. Что может произойти в отдаленном будущем, когда Антония разобьют, оставалось неясным. И, как я уже сказал, не делалось никаких записей.

Цицерон заявил:

— Ты сможешь понять, выполняю ли я свою часть сделки, знакомясь с моими речами, которые я буду тебе присылать, и решениями сената. А я по передвижениям твоих легионов пойму, выполняешь ли ты свою часть.

— На этот счет у тебя не должно быть сомнений, — ответил Октавиан.

Аттик ушел на поиски управляющего и вернулся с кувшином тускского вина и пятью серебряными чашами, которые наполнил и протянул каждому. Взволнованный Цицерон произнес речь:

— В этот день юность и опыт, оружие и тога объединились в тесном согласии, чтобы спасти государство. Отправимся же отсюда в путь, каждый к своей цели, полные решимости исполнить долг перед республикой!

— За республику! — воскликнул Октавиан и поднял свою чашу.

— За республику! — эхом отозвались все мы и выпили.

Октавиан и Агриппа вежливо отказались остаться на ночь, объяснив, что им нужно добраться до их ближайшего лагеря до темноты: на следующий день начинались сатурналии, и ожидалось, что Октавиан раздаст своим людям подарки. После множества похлопываний по спине и торжественных заверений в вечной привязанности Цицерон и Октавиан распрощались. Я до сих пор помню последние слова молодого человека:

— Твои речи и мои мечи образуют непобедимый союз.

Когда они уехали, Цицерон вышел на террасу и прогулялся под дождем, чтобы слегка успокоиться, в то время как я по привычке убрал винные чаши — и заметил, что Октавиан не выпил ни капли.

XVII

Цицерон не ожидал, что ему придется обращаться к сенату до первого дня января, когда начиналось консульство Гирция и Пансы. Но по возвращении мы обнаружили, что через два дня трибуны соберутся на срочное совещание, чтобы обсудить войну, намечавшуюся, между Антонием и Децимом, и Цицерон решил, что лучше исполнить данное Октавиану обещание как можно раньше. Поэтому рано утром он отправился в храм Конкордии — сообщить, что желает выступить. Как обычно, я пошел с ним и встал у двери, чтобы записывать его слова.

Едва разнеслась весть, что Цицерон в храме, как люди начали стекаться на форум. Сенаторы, которые в противном случае могли бы не явиться, тоже решили прийти и послушать, что скажет знаменитый оратор. Не прошло и часа, как все скамьи оказались забиты. Среди изменивших свои намерения был и Гирций, будущий консул. Он впервые за неделю поднялся с одра болезни, и, когда вошел в храм, люди, глядя на него, задохнулись от испуга. Когда-то пухлый юноша, любитель поесть, помогавший Цезарю с «Записками» и угощавший Цицерона обедом с лебедем и павлином, ссохся так, что почти напоминал скелет. Полагаю, он страдал от того, что Гиппократ, родоначальник греческой врачебной науки, называл «карцино»[153]: на его шее виднелся шрам в том месте, где недавно удалили опухоль.

Председательствовавшим трибуном был Аппулей, друг Цицерона. Он начал зачитывать указ Децима Брута: тот воспрещал Антонию входить в Ближнюю Галлию, вновь подтверждал свою решимость сохранять провинцию в подчинении сената и подтверждал, что перебросил свои войска в Мутину. Именно в этот город я много лет назад доставил письмо Цицерона к Цезарю. Мне вспомнились его крепкие стены и тяжелые ворота: многое зависело от того, сможет ли он выдержать долгую осаду со стороны более многочисленного войска Антония.

Закончив читать, Аппулей сказал:

— Через несколько дней вновь вспыхнет гражданская война. А может быть, это уже случилось. Следует решить, что нам делать. Я вызываю Цицерона, чтобы он высказал свое мнение.

Сотни людей выжидающе подались вперед, когда Цицерон встал.

— Это заседание, досточтимые граждане, как мне представляется, происходит вовремя, — заговорил он. — Чудовищная война против наших сердец и алтарей, против наших жизней и будущего уже не просто готовится, но и ведется развратным и своенравным человеком. Нет смысла дожидаться первого дня января, чтобы начать действовать. Антоний не ждет. Он уже нападает на достославного и знаменитого Децима и угрожает, выйдя из Ближней Галлии, обрушиться на нас в Риме. Он воистину сделал бы это раньше, если бы не молодой человек — вернее, почти мальчик, чей разум и чья храбрость, однако, неслыханны и почти божественны, — который собрал войско и спас государство.