Империя

А ведь действительно – как? Таких серьезных поражений римляне не знали последние шестьдесят лет, с тех пор как парфяне при Каррах в далеких краях за Евфратом уничтожили экспедиционный корпус Марка Лициния Красса. А за 36 лет единоличного правления Августа Рим и вовсе привык к одним лишь победам, покоряя новые земли: Египет, северо-запад Испании, Аквитанию, Альпы, Далмацию и вот, наконец, Германию. Понятно, почему боялись и дрожали пришедшие сенаторы. Понятна была и реакция самого Октавиана Августа. Единственным, кто не боялся, был Клавдий Марк Нерон, и он снова, подойдя к своему господину, ответил:

– Сейчас нужно думать не о том, как и почему это произошло, а о том, что делать, раз это случилось. Я предлагаю вам приказать немедленно распустить своих телохранителей-германцев, так как вы окружили ими себя, не ведая о той опасности, которая от них исходит. Всех галлов нужно выселить из Рима, так как я боюсь, что после такого страшного поражения Галлия может восстать и присоединиться к германцам. И, как я уже говорил, вам нужно собрать личный гвардейский легион и начать его обучение. Для него, конечно, понадобится полководец, и я постараюсь подобрать его для вас. Прикажите начать отбор детей в данную гвардию. Назовем ее Черным преторианским легионом. Я уже советовал вам принять данное решение, но вы отказали мне, ссылаясь на то, что в том нет необходимости. Теперь, как показала практика, необходимость появилась.

Август выслушал Марка и, склонив голову, подошел к дверному проему. Его тело горело и зудело, чесалось так, что хотелось сорвать с себя кожу. Внезапно для всех Октавиан рассмеялся, затем разодрал на себе тогу и стал биться головой о притолоку двери, восклицая: «Публий Квинтилий Вар, верни мне мои легионы! Будь ты проклят, Вар! Верни мне мои легионы! Вар, верни мне мои легионы!». Успокоившись через какое-то время, он подошел к Марку и проговорил:

– Делай так, как надо, но держи меня в курсе всего, что задумал. Я верю тебе, ты не подводил меня никогда, в отличие от этих столпившихся баранов.

– Конечно, мой император, – поклонившись, ответил тот.

До конца дней своих Август будет облачаться в траур в годовщину поражения. А сейчас он согбенный, опирающийся на своих рабов, идет в спальню. Бредет туда, чтобы прилечь и подумать над тем, что произошло, а может, над тем, что ему посоветовал Марк.

Сципион стоял у выхода из дворца, рассматривая, почти не моргая, мраморную статую бога войны Марса, когда к нему подошел Марк.

– Как все прошло? – не поворачиваясь к собеседнику, проговорил он.

– Прошло так, как и задумано. Он согласился на то, что я ему предложил. Осталось найти полководца. Кстати, как там наш подопечный?

– Жив. Почва подготовлена, нужно теперь ждать, когда взойдет урожай. Только вот меня смущает одно.

– И что может смущать тебя, Сципион? Или лучше называть тебя Абигор?

– Не имеет значения. Ваше право называть меня так, как вам заблагорассудится. А смущает меня вот что: не захочет ли он, когда подрастет, славы большей, чем мы ему дадим? И не выйдет ли он из-под нашего контроля? Сами понимаете, что оплошность будет дорого нам стоить. Ваш брат вряд ли одобрит то, что мы затеваем.

– Слава, мой друг Абигор, – штука коварная. Вар хотел славы, он ее получил: теперь о нем знает весь Рим. Мало того, он, сам о том не ведая, прославил свое имя в веках. Разве не о такой славе он мечтал? Я исполнил его желания. По заслугам и награда. А об остальном не думай. Ты воин. Тебе ли думать о таких мелочах?

Глава II

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Прошло три месяца с того момента, как Рим узнал о страшном и позорном поражении. Поражении от того, кто должен был пресмыкаться при одном только слове, да что там слове – при одной только мысли о вечном городе. Многое изменилось за это время в империи. Но мог ли знать об этом Корнелий, который в беспамятстве, болтаясь на волоске между жизнью и смертью, провел это время на койке под присмотром тех, кого смог вывести из проклятого Тевтобургского леса?

Что может быть важнее для хороших командиров и воинов, чем слава, успех и вкус победы? Наверное, ничего, не считая благородной смерти на поле боя за правое дело во имя Рима. Только вот сейчас для Корнелия все обстояло немного иначе. Предательство и осознание того, что он, зная все это, не осмелился ослушаться Вара и повел на гибель своих людей, не давало ему покоя. Не такой участи он хотел для своих солдат.

«Ну, вот до чего довело тебя твое самолюбие, мерзкий ублюдок! И сам подох, ничтожная самоуверенная скотина, и людей погубил! Я говорил, что надо было дождаться подкрепления. Привел бы Тиберий свои легионы, мы бы не угодили в эту западню! Да и вряд ли бы он позволил тебе командовать войском!» – думал Корнелий. Не в его силах было что-либо изменить, и из-за этого ему было тошно от самого себя. Из-за этого он не мог смотреть в глаза тем, кто сейчас был рядом с ним.