Империя

На скулах Луция заходили желваки, он стал нервно оглядываться по сторонам. Голоса окруживших их людей слились в один общий гул. Генерал только видел, как раскрывались сотни ртов, и слышал монотонный, однообразный звук. Его снова пихнули в бок, в этот раз Каиафа.

– …не слышишь приказа?! …быстро! – доносились до него отдельные фразы первосвященника. Перед глазами, словно знамение, стоял образ Марии: «Ты не такой плохой человек, Луций. Не такой плохой. Не такой…»

– Вперед! – пересилив себя, генерал подтолкнул Иисуса в спину.

Солдаты сняли с приговоренного одежду и пристегнули его к столбу. Старший протянул Луцию римскую плеть флагрум, специально приспособленную для экзекуций: из короткой тяжелой ручки выходило десять кожаных ремней разной длины с вплетенными в них свинцовыми шариками. Генерал опустил ее, тихо позвякивая металлом.

– Тридцать девять ударов! – прокричали позади Луция.

Генерал поднял взгляд: перед ним раздетый донага человек, прикованный к столбу. Он сам стоит, слегка покачивая плеткой, которая даже при малейшем движении посвистывает, разрезая воздух. Собравшиеся ржут, предвкушают наказание, делают ставки на то, выживет ли человек после порки. Да, деньги зарабатывались даже тут: приговор приговором, а развлечение никто не отменял.

– Тридцать девять ударов. Тридцать девять. Если твой Бог так милосерден, как ты говорил, надеюсь, ты умрешь после двадцатого, – тихо произнес Луций и занес плетку над головой. Наступила гробовая тишина, которую нарушил только мерзкий свист в воздухе и звонкий щелчок. Иисус вздрогнул всем телом и закричал. Толпа взорвалась радостью и аплодисментами, словно люди находились в театре.

– Раз! – сосчитал главный из стражников.

Плеть снова и снова со свистом хлестала преступника по плечам, по спине, по ногам. Закрепленные на ремнях свинцовые шарики сначала оставляли на коже огромные синяки, а через несколько ударов и вовсе разорвали ушибленные места. Из капилляров заструилась кровь. Тяжелые ремни врезались в подкожные ткани. Еще удар – и кровь захлестала уже из мышечных артерий, а кожа на спине повисла клочьями, неразличимыми в общем кровавом месиве.

– Тридцать девять! Все! – старший подошел к Луцию и хлопнул его по плечу. – Хорошая работа. Ты просто создан для этого. Пойду проверю, дышит ли он еще.

Генерал закусил губы и дрожащими руками сжал рукоять плети, с которой на землю капала вязкая и липкая кровь праведника. Он весь взмок, пот лился ручьями по его лицу и спине. Луций вытер лоб тыльной стороной ладони. Назойливая муха кружила рядом и мерзко жужжала.

– Живучий, паскуда! – ухмыльнулся солдат, отстегивая несчастного от столба.

Еще два стражника сплели из терновника венок и передали своему старшему. Тот, покрутив его в руках, с улыбкой возложил украшение на голову Иисуса. Шипы, распарывая кожу и вонзаясь в плоть, накрепко впились в тело.

– Радуйся, царь иудейский! Твои подданные собрались здесь, чтобы почтить тебя, о, великий! – он схватил бедолагу за волосы, смачно плюнул ему в лицо и с силой отпихнул от себя ногой.

Истерзанное, полуживое тело почти бесшумно повалилось на пыльную землю и застонало. Каиафа подошел к нему, также пнул ногой и плюнул. За ним потянулись остальные. Луций, скрипя зубами и дергая шеей, судорожно сжал рукоять плетки и отвернулся. Он только слышал брань и глухие удары, плевки и оскорбления.

– Прости меня. Прости. Знаю, что не прав, но не могу по-другому. Они просто убьют ее. Все знаю. Червь я, а не человек. Буду проклят чужими и забыт своими. Знал, что случится так, и не остановил тебя. Не помог, – пальцы все крепче впивались в рукоять плети, дабы не нащупать ручку гладия.

– Хватит! Довольно! – воскликнул Понтий. – Выведите его к народу вместе с другими осужденными на смерть! Сегодня праздник, и люди должны по обычаю помиловать одного из них, – он прошел мимо Луция с явной насмешкой в голосе. – Может, тебе повезет, и они освободят твоего спасителя?

Трясущееся, мало похожее на человека тело вывели к толпе и поставили рядом с тремя преступниками, которых доставил прокуратору Клементий. Одного из них Луций узнал, хотя и не помнил по имени – того самого, который пытался их ограбить, когда они заночевали в пути после переправы через озеро.

– Народ! Вот ваш мессия! Стоит перед вами! И вот рядом с ним три преступника! Дисмас, Гестас и Варавва! – указывая на каждого рукой, начал свою речь прокуратор. – Эти трое грабили, убивали и насиловали. Варавва был их главарем. Долгое время они терроризировали окрестности Капернаума, но от великого Цезаря, божественного Тиберия, никто не скроется, и никто не избежит расправы и справедливого наказания! По нашему обычаю на праздник Пасхи я отпущу одного из них. Хотите ли вы, чтобы я отпустил спасителя вашего, царя иудейского?

– Отпусти Варавву! – воскликнул Каиафа, и его голос утонул в реве толпы.

– Отпусти Варавву! Варавву! А этого распни! – бездумно, фанатично, все как один заорали зрители.