Империя

– Ты что-то сказал? Прости, показалось. Ну, так вот. Эти варвары придумывали такие мудреные пытки и казни, что палачи Рима могли бы только позавидовать их воображению.

Луций подставил под ноги Иуде небольшое бревнышко и заставил на него подняться одной ногой. Бедолага с трудом держал равновесие.

– Что ты собираешься делать?! Ты же был одним из его учеников. Ты записывал его учения! Ты милосерден!

– Я, Луций-ученик, – да. А вот Луций-генерал всегда был мерзким, кровожадным садистом и убийцей! Поверь, я хотел подавить его в себе, но, к сожалению, такие, как ты, не позволяют мне этого сделать. Я не пожалел собственного друга, Иуда. Думаешь, я пощажу тебя?

Генерал достал нож, разрезал одежду Иуды, перерезал путы на его руках и, наконец, вспорол ему брюхо. Тот орал от боли, падал с подставки, но Луций снова помогал ему на нее взбираться. Зажав рану руками, Искариот еле держался на бревне.

– Фу, тяжелый ты, паскуда! А теперь подумай сам, что будет: попытаешься снять петлю с шеи – твои внутренности вывалятся наружу. Упадешь с бревна – веревка тебя удушит, и кишки все равно вывалятся наружу. Будешь стоять и держать равновесие – проживешь, возможно, час или два. Так что прощай, Иуда Искариот! – Луций сплюнул в сторону, подбросил на руке мешочек с тридцатью сребрениками и зашагал прочь.

– Будь ты проклят! Проклинаю тебя!

Пенек вывернулся из-под ноги, и веревка со звуком упругой тетивы мгновенно натянулась. Тело задергалось в предсмертных судорогах, подметая землю человеческими внутренностями.

– Я проклят и проклят уже давно, Иуда, – генерал спрятал мешочек за пазухой и удалился, не оглядываясь.

Каиафа вернулся домой и прошелся по комнатам. Странная тишина удивила его: нигде не было ни прислуги, ни рабов, даже старший по дому не встретил его.

– Эй, где вы, грязные животные?! Я прикажу надсмотрщику выпороть вас! Что за глупые шутки?! – первосвященник открыл дверь кабинета и вошел в темное помещение. – Хоть бы лампу зажгли что ли!

Внезапно дверь захлопнулась, и на нее самовольно опустился засов. Каиафа попятился в сторону и наткнулся на что-то свисающее с потолка, затем еще и еще на что-то. Пол почему-то был скользким. Первосвященник уперся в стол и поводил по нему руками в поисках лампады. Его ладони коснулись липкого и влажного.

– Кто здесь? – Каиафа бестолково вглядывался в темноту. – Кто здесь? Кто?

Щелчок огнива высек искры, и стоящая в углу жаровня осветила комнату. Хозяин дома побледнел, судорожно вытирая окровавленные ладони. Луций зловеще улыбнулся. Языки танцующего пламени делали его лицо до безумия страшным. Обезглавленная прислуга, подвешенная за ноги к потолку, болталась, словно скот на бойне крестьянина. Головы были аккуратно сложены горкой на столе. Генерал в окровавленной одежде ровнял кинжалом ноготь на большом пальце.

– Ну, здравствуй, Каиафа. Вижу, ты не особо рад меня видеть, – Луций достал мешочек с монетами и швырнул его в лужу крови, отчего на первосвященника попало несколько капель. Тот вздрогнул и отшатнулся. – Иуда Искариот просил вернуть тебе тридцать сребреников. Знаешь, он раскаялся. Когда я вешал его на дереве, он так искренне сожалел о содеянном, просил меня не отнимать у него жизнь. А ты, Каиафа, будешь каяться? Будешь меня просить?

Генерал подошел к первосвященнику, который сполз перед ним вниз. Луций схватил его за волосы, задирая голову. Тот только мычал, вертя обезумевшими глазами по сторонам, скудно подергиваясь и вяло пытаясь сопротивляться.

– Страшно умирать, а, первосвященник? Приговаривать к смерти куда интереснее, чем принимать ее самому. Тише, не дергайся, я постараюсь сделать все быстро, – клинок вошел в горло. Каиафа засучил ногами, цепляясь за руки Луция. – Тише, тише. Ну все, все, – шептал ему генерал, невозмутимо отрезая голову. Закончив, он поднял ее за волосы и, подойдя к столу, положил на самый верх ужасной пирамиды, после чего нашел свиток с доносом и сжег его в жаровне.

– Не убей! Так гласит закон Божий, Каиафа! А за грехи ваши – смерть!

Луций закрыл за собой дверь и прошел в большой зал, посреди которого находился небольшой водоем с рыбой. Не раздумывая, он погрузился в него, чтобы смыть с себя кровь. Немного понаблюдав за тем, как рыбы плавают в жиже багрового цвета, генерал надел новую одежду и ушел.

Перевернутый крест, вкопанный в землю, стоял на самом солнцепеке. Варавва, приколоченный вниз головой к деревянной площадке, делал последние вдохи. Кровь прилила к мозгу, и боль стала настолько сильной, что он только тихо поскуливал. Луций сидел неподалеку в тени, жевал грубый ячменный хлеб, запивал его водой и время от времени спокойно посматривал на умирающего. Вскоре Варавва глухо взвизгнул, тяжело выдохнул и покинул этот мир.

– Зачем ты это сделал?

– Что именно? – откусывая очередной кусок, ответил Луций, даже не поворачиваясь к собеседнику.

– Почему распял его вверх ногами?

– А, ты про это. Знал я одного хорошего человека, которого приговорили к смерти на кресте. А эта мразь не достойна умереть так, как он.