Но Хэй был убежден, что до Каролины не дошли слухи о знаменитой княгине Агрижентской.
После обеда Каролина, Дел и Элен Хэй забрались в сани и по залитой лунным светом заснеженной дороге отправились в селение Чеви-Чейз.
— Наверное, именно так выглядит Россия. Именно так! — воскликнула Элен, когда они выехали из города на открытый снежный простор: обесцвеченный мир черных, белых и серых тонов и внезапные алмазные вспышки лунного света, падающего на лед. Клара без обиняков настояла на том, чтобы Элен сопровождала Каролину и Дела на их последней прогулке; Каролина, в отличие от Дела, была этому только рада. Она не испытывала никакого удовольствия от пожатия ее руки под меховым пологом, а украденный поцелуй просто приводил ее в ужас. Она была непохожа на других девушек, и свою уникальность воспринимала без всякого огорчения; она была готова, или так она думала, ко многому, в том числе ко всему процессу слияния двух анатомий и уколу фиговых листьев или чего-то другого, но планомерное американское ухаживание казалось ей отвратительным. В Париже браки носили чисто деловой характер, сродни, например, слиянию железных дорог.
Элен без умолку болтала о Пейне. О том, как он и его сестра Полина предпочли холостого дядюшку Оливера своему красавчику,
— Ты себе не представляешь, Каролина, что это такое — жить в семье, где разыгрываются подобные шекспировские страсти, страсти!
— Я могу это себе
— Но мы ведь всегда склонны считать свои семьи исключительными в сравнении с чужими. — Каролине показалось, что она заработала очко, а тем временем возница вез их по ровному заснеженному полю цвета слоновой кости; неподалеку промелькнул сельский дом, единственное освещенное окно смотрело желтым квадратом в пространство и время, единственное цветовое пятно в ночи.
— О, мы совсем не оригинальны, — сказала Элен. — Мы ведь вполне заурядны, правда, Дел?
— Некоторые из нас зауряднее других, — задумчиво ответил Дел. Под накидкой его чуть влажная рука сжимала руку Каролины.
— Но у твоего отца такая интересная жизнь. — Каролина настраивала себя на неизбежные в этот последний их вечер объятия. Иногда ей казалось, что она кружится в сложном деревенском танце, который ей как следует не объяснили. Сначала пожимается рука, затем притоптывание, поворот головы и поцелуй.
— Мне кажется, что отец сам не верит, что прожил такую жизнь, — вдруг сказала Элен.
— А кто, по его мнению, прожил? — Каролина разглядывала профиль Элен, темневший на фоне снежной белизны.
— Наверное об этом он не думает. Он всегда живет сегодняшним днем, и вокруг всегда что-то не так, и это его беспокоит. Я показала ему копию знаменитого снимка, где он вместе с Николэем запечатлен рядом с президентом Линкольном. Помнишь, он сидит возле камина в кабинете президента, и он сказал, что не помнит, когда был сделан снимок, но уверен, что он вовсе не знаком с сухощавым молодым человеком, называвшим себя Джонни Хэем.
— Но помнит достаточно, чтобы рассказать, что снимок сделали в студии, а фон дорисовали позднее. — Дел крепко сжал руку Каролины. Должна ли она ответить ему пожатием?
— Надеюсь, я не доживу до старости, — сказала Элен, будто бы веря в то, что говорит. — Надеюсь, он уйдет в отставку, если сенат отвергнет договор.
— Я так не думаю, — сказал Дел, и Каролина высвободила руку и сжала пальцы в кулак. — Он нужен президенту. И что он станет делать, если уйдет? Ненависть сената вдыхает в него жизнь.
В Чеви-Чейз они зашли в таверну восемнадцатого века и пили горячий ром, устроившись возле громадного камина. За соседним столиком четыре местных фермера молча играли в карты. Элен, извинившись, вышла, тактично оставив Дела с Каролиной одних.
— Я надеюсь, ты навестишь меня в Претории.
— Я тоже. — Каролина была почти искренна. В конце концов, никого приятнее Дела она еще не встречала. — Но у меня газета, и у меня дела с Блэзом.
— Почему он держится так жестко? Ведь так или иначе через несколько лет ты получишь наследство.
— Потому что мой план не удался. Он в большей степени похож на меня, чем я ожидала. Я рассчитывала, что он уступит, как только у меня будет то, что ему позарез необходимо. Но, разумеется, теперь-то он не уступит.
— Ты такая же?