Империя

— Что ж, как знаешь. — Он тоже умел ответить с холодком, и это лишь облегчит их отношения, решила она и улыбнулась, услышав, как хлопнула входная дверь. Как только послышался стук двери, Маргарита, забыв про артрит, ворвалась в комнату, как ведьма на помеле и, громко рыдая, заключила Каролину в объятия. Она ее поздравляла, давала советы, напоминала, что можно и чего нельзя, и помнит ли она об этом и о том, и как все это было, это, это, это.

— Ну вот, все и случилось, Маргарита. — Каролина заговорила с ней по-французски; она чувствовала себя чуточку Жанной д’Арк при коронации дофина. — Наконец-то я святая, то есть женщина, я хотела сказать.

— Хвала Господу! — заголосила Маргарита.

Глава одиннадцатая

1

Джон Хэй смотрел на океан и думал о Теодоре Рузвельте; почти все напоминало Хэю о президенте, который вызвал его в чудовищную сумятицу дома в Ойстер-бэй для согласования политики по отношению к России; Россия отказалась принять ноту протеста, направленную президентом, с осуждением устроенного на пасху еврейского погрома в Кишиневе. Американское еврейство во главе с неким Джекобом Шифом[135] было готово к бою, по другую сторону готовился к схватке и Кассини в Вашингтоне. Президент, как и Атлантика, был подвержен приливам, бессмысленным приливам, заключил Хэй, управляемым исключительно капризами Луны. В неразберихе детей, пони, соседей было решено никаких официальных протестов царю не направлять, но обыграть в американской прессе отказ царского правительства принять послание по этому поводу.

— Думаю, страна пойдет за мной, если я решу прибегнуть к крайним мерам. — Рузвельт стоял у входа в дом, высоко задрав подбородок; подбородок и шея составляли одно целое и Хэю пришло на ум отвратительное сравнение с кровавым ростбифом.

— Вы имеете в виду войну с Россией? — Хэй с силой прижался спиной к стволу сикомора и это слегка приглушило неразлучную боль.

— Я мог бы повести людей за собой на такую войну…

— Не думаю, да никакой войны и не будет, верно? — Через год республиканцы соберутся на свой конвент, и Рузвельт отчаянно хотел, чтобы выдвинули его кандидатуру. Военный лидер во главе своих легионов в Маньчжурии — он мнил себя вторым Линкольном, который будет избран подавляющим большинством. Хэй жил теперь в вечном страхе перед Теодором и его непоседливостью, напоминавшей Атлантический океан в полнолуние при порывах северо-восточного ветра.

— Вы хорошо знаете, что я одобряю только прелестные маленькие войны… — начал Хэй.

Но короля Теодора захватил его обычный поток.

— Кто владеет провинцией Шаньси, тот господствует над миром. — Хэй страстно желал, чтобы Брукс Адамс родился немым или, что еще лучше, не родился вовсе. Теодор гнул бруксовскую линию, Хэй как всегда возражал, затем его точно осенило:

— Если вам нужна полезная маленькая война, для этого есть Колумбия.

— Надеялся, что вы назовете Канаду. — Рузвельт неожиданно засмеялся и перестал строить из себя императора. — Вы правы. У нас есть отличный повод послать в Боготу войска. Они такие лгуны. Я знаю, что вы готовы построить канал в Никарагуа, но Панама более подходящее место, и если колумбийцы не образумятся… — Волны Атлантики угрожающе накатывались на лужайки Сагамор-хилл; президент отправился на теннисный корт, а Хэй — искать утешения у Эдит Рузвельт.

Теперь Хэй снова пребывал в Ньюпорте, в доме, арендованном Элен и Пейном на летний сезон.

— Морской воздух пойдет вам на пользу, — так говорил даже Генри Адамс, уезжая во Францию; и морской воздух настолько подействовал на Хэя, что в то самое утро он написал прошение об отставке с поста государственного секретаря. Напряжение, связанное с попытками удерживать Теодора в рамках, было непосильным для больного человека. Рут для этого подходит куда лучше, к тому же Рут умел время от времени припугнуть Теодора, что Хэю было не под силу. Наконец, Рут собирался оставить пост военного министра, тем уместнее будет, если он, Хэй, отойдет в сторонку и позволит Руту занять его место надзирателя за Теодором.

— Я буду свободным человеком. — Хэй адресовал эти слова Атлантике, равнодушно поблескивавшей в ярких лучах июльского солнца. — Я смогу наконец радоваться жизни. — Он засмеялся вслух, вспомнив, что сказал Генри Адамс, услышав жалобы Хэя о том, что когда он уйдет с должности, он потеряет всякий интерес к жизни.

— Не волнуйтесь, мой милый, — сказал старый друг, не пряча злобных интонаций, — вы его уже потеряли.

Хэй медленно спустился по винтовой мраморной лестнице в мраморный вестибюль, вдохновленный палладиевской Виллой Ротонда. Полковник Пейн для украденного у Уитни сына снял лучшее, что было возможно. Хэй не любил полковника Пейна, но, к чести полковника, он и не навязывался семье Элен Хэй — Уитни. В Ньюпорте его никто пока не видел, так же, как и Уильяма С. Уитни. Каждый поддерживал враждебную симметрию путем отсутствия.

В обшитом деревянными панелями кабинете, похожем на ящик для сигар изнутри, Клара писала письма под портретом хозяина дома, железнодорожного магната, уехавшего за границу.