Империя

— Обувной магазин? — Каролина слышала имена. — На Бонд-стрит?

Девицы Уилсон отозвались гармоничным повизгиванием.

— Да нет. Комики. В водевиле. Ну просто обожаю их. Нужно как-нибудь взять ее с собой, — повернулся он к Блэзу, а затем продолжал, обращаясь к Каролине. — Вот послушайте. Вебер и Филдс заходят в шикарный парижский ресторан, после обеда подходит к ним официант и спрашивает Вебера, не желает ли он чашечку кофе, и Вебер говорит «да». Затем официант спрашивает Филдса, и Филдс говорит «да». — В этот момент Херст уже не мог сдержать смех. — Да, я желаю чашечку кофе, и… — Тут Херст просто зашелся от смеха, а сестры Уилсон повизгивали, прильнув друг к другу. — … и еще я хочу полный кофейник. — Комната отозвалась дружным хохотом, и Каролина поняла, что Херст, хотя и несколько иносказательно, ответил на ее вопрос.

Блэз отвез ее в «Уолдорф-Асторию», проводил в номер, где старая Маргарита в ночном капоте обрушила на него целый каскад изысканных французских фраз.

— Она не желает учить английский, — объяснила Каролина, вручая Блэзу подарок — бутылку коньяка, которую он тут же откупорил. Пока он разливал коньяк в рюмки, Маргарита произнесла тираду о красоте и удобствах Сен-Клу-ле-Дюк, несравнимых с нью-йоркскими ужасами, и отправилась спать.

Во всех вазах гостиной в стиле Людовика XVI стояли хризантемы, несмотря на то что Маргарита потребовала их убрать: весь цивилизованный мир знает, что хризантемы годятся для поминовения усопших. Каролина убеждала ее отказаться от предрассудка, но сама испытывала некоторое неудобство от этого memento mori [57]. И все же распорядилась оставить эти желто-золотистые цветы как доказательство новообретенного, не знающего предрассудков американизма.

— Как тебе Шеф? — Блэз потягивал коньяк. Каролина налила себе виши.

— Не думаю, что мне будет легко проникнуться к нему симпатией. Но наблюдать за ним, слушать его очень забавно. Он действительно всемогущ?

— Шеф действительно может кое-кого сделать президентом.

— Он не сказал «кое-кого». Он сказал — «всякого».

— Он иной раз преувеличивает.

— Иной раз? — засмеялась Каролина. — Полагаю, в этом и состоит его сила. Он все время преувеличивает.

— Зато хорошо продаются газеты.

— Разве только это его волнует?

Но Блэз не был расположен нырять в такие глубины.

— Как издателя — да. И я хочу стать издателем.

— Совместно с Херстом?

— Нет. Я сам хочу быть Херстом.

— Он ведь еще этого не знает?

— Почему ты так думаешь? — Блэз улыбнулся ей своей самой обезоруживающей мальчишеской улыбкой, хотя она отлично понимала меру зрелого расчета, в нее вложенного. Шарм был мощнейшим оружием Блэза. Шарм был хрупкой линией обороны Каролины.

— По тому, как он к тебе относится. Со всеми прочими он grand seigneur[58]. Вежлив, как мы вежливы со слугами. Но к тебе он относится как к равному, а это значит, что он ждет, когда ты вложишь деньги — быть может, все свои деньги — в его газеты. — Каролина не собиралась столь прямо переходить к теме завещания, но, говоря об отношении Херста к Блэзу, она решила довериться своему инстинкту.

Блэз нахмурился совсем не по-мальчишески. Он выглядел сейчас, как их отец за карточным столом, когда пытался вспомнить, что поставлено на кон.

— Я не намерен так вкладывать свои деньги, — сказал он наконец.

— Но ты дал ему повод думать, что такое возможно. — Каролина отлично понимала Блэза. Неужели и он, подумала она, едва ли не впервые понимает ее? — С таким человеком, как Херст, это небезопасно.

— Отец имел в виду семерку, — отрезал Блэз. — Хаутлинг знает. Он был его адвокатом. Он говорит, что намерения отца не вызывают сомнений.

Каролина очень прямо сидела на своем стуле. За спиной Блэза золотистые хризантемы стояли, как на похоронах. Предзнаменование? Если да, то чьи похороны, его или ее?

— Тебе повезло, что рука отца дрогнула. Мы оба знаем, что он имел в виду. Но я хочу знать, что имеешь в виду ты. Зачем тебе моя половина наследства? Ведь оно достаточно велико для двоих.

— Нет, при том, что я замыслил. — Блэз мрачно смотрел на сестру.

— Основать газету?

Блэз кивнул.

— Сейчас я учусь тому, как это делается. Когда буду готов, я создам свою собственную или куплю уже существующую. Может быть, здесь…

Каролина не могла сдержать улыбку.

— Станешь конкурентом Херста?

— Почему бы и нет? Он поймет.

— Конечно, поймет. Поймет, что ты его предал. И еще поймет, что если ты его конкурент, то тебя надо раздавить, как он, кажется, раздавил Пулитцера.

— Его «Уорлд» нормально выходит. Просто Пулитцер больше не номер первый.

— Значит, одновременно могут существовать Херст, Пулитцер и Сэнфорд?

— Да, — сказал Блэз.

Каролина была подавлена и напугана.

— Ты потеряешь все деньги.

— Нет, — сказал Блэз.

— Выиграешь или проиграешь, но шесть лет ты будешь распоряжаться моим капиталом. Что будет потом?

— Согласно Хаутлингу, — Блэз осторожно подбирал слова, — ты получишь сумму, равную половине состояния на момент утверждения завещания.

Каролина пыталась нащупать путь из лабиринта, который она пройдет не в качестве жертвы, но Минотавра.