Империя

— Конечно, в данный момент они дикари. Но даже блистательный Редьярд находит нужным предупредить нас об опасности. — Хэй взял газетную вырезку из рук Лоджа и продекламировал четверостишие, сильнее всего его поразившее:

Несите бремя белых,
Не гнушаясь обычных наград:
Презренья добром одаренных,
Злобы спасенных стад.

— Что это? — прогремел за их спинами зычный голос.

Хэй обернулся: в дверях стоял высокий молодой человек приятной наружности, в сюртуке, усилиями тысяч карикатуристов ставшем знаменитым, наряду с широким ртом и квадратной челюстью. Лодж радостным вскриком приветствовал Уильяма Дженнингса Брайана. Хэя не переставало изумлять врожденное лицемерие истинного политика, лицо которого светится неподдельным восторгом всякий раз, когда перед ним возникает его злейший враг. Но сегодня враги превратились в союзников. Номинальный глава демократической партии, Брайан мобилизовал свое сенатское воинство на поддержку договора. Но сенаторы редко признают себя чьим-либо воинством и менее всего потерпевшего поражение кандидата в президенты. Задача Брайана оказалась трудной еще и из-за амбиций сенатора Гормана[68], который рассматривал антиимпериализм как трамплин для выдвижения собственной кандидатуры в президенты в 1900 году.

Хотя уик-энд выдался суматошный, Брайан выглядел спокойным и уверенным в себе. Нет, ему не попалось на глаза стихотворение Киплинга. Читая его, он шевелил губами, словно пробуя строчки на вкус, а Хэй размышлял, слышал ли вообще когда-нибудь Брайан имя Киплинга. Брайан вернул вырезку Лоджу.

— Что ж, стихотворение можно толковать и так и этак, — сказал он. Он расплылся в широкой, пожалуй, чуть глуповатой улыбке, но глаза смотрели хитро и проницательно. — Сегодня мне не хотелось бы его читать ни так ни этак. У нас и без того хватает хлопот. Нет большего антиимпериалиста, чем я сам…

— Полковник Брайан, мы все сошлись на том, что длительной аннексии не будет. Мы все антиимпериалисты, — с подкупающей искренностью солгал Лодж.

— Разумеется, — сказал Брайан и удалился, чтобы избежать встречи со своей Немезидой, жирным и белотелым Марком Ханной.

— Видеть не могу этого антихриста, — прошипел Ханна. — Где Хобарт[69]?

Никто не видел вице-президента, этого мало кому известного адвоката корпораций; вице-президентом его сделал Марк Ханна по одной, с точки зрения Хэя, причине — из-за его богатства. Станут ли богачи в один прекрасный день покупать себе высокие государственные должности, как это было в период упадка Римской империи? Адамс считал, что это уже в порядке вещей. В конце концов, сенаторов США выбирают законодательные собрания штатов[70]. Многие депутаты этих собраний продажны. Разве не хвастался чересчур откровенный Роско Конклинг[71], что за свое место в сенате он выложил всего двести тысяч долларов? Значит, это было дешево по меркам семидесятых годов. Хэй возражал, говоря, что это не касается поста президента. Партийный лидер вроде Маккинли вызревает медленно и у всех на виду, либо возникает, подобно Брайану, благодаря внезапному сдвигу общественного мнения. В любом случае лидерство нельзя купить, особенно учитывая то обстоятельство, что будущий лидер обычно либо богат, либо имеет доступ к деньгам. Но именно от этого слова «доступ» и мрачнел Адамс. Ханна финансировал Маккинли в невиданных доселе масштабах. Что может помешать Карнеги или Джею Гулду[72] отыскать какое-нибудь ничтожество и, не считаясь с расходами, получить президентскую власть, номинально врученную этому ничтожеству? Хэй все же полагал, что Адамс слишком уж мрачно смотрит на вещи.