Империя ангелов

На следующей неделе мадемуазель Ван Лисбет раздает нам наши работы, начиная с заслуживших наивысшую оценку. Меня она просит остаться после урока.

– Ты написал нечто поразительное! – говорит она. – Ну и воображение! Телевизора небось насмотрелся?

– Скорее, начитался книг.

– Каких, интересно знать?

Я перечисляю:

– Кафка, Эдгар По, Толкин, Льюис Кэрролл, Джонатан Свифт, Стивен Кинг…

– Почему ты ограничиваешься фантастикой, где же классика?

Она наклоняется, шарит на книжной полке и протягивает мне «Саламбо» Гюстава Флобера.

– Прочти это. И еще вопрос: какие у тебя обычно отметки по французскому?

– Между 6 и 9 из 20, мадемуазель, но чаще 6…

Она отдает мне мой рассказ, и я вижу жирную красную отметку 19 и заметку на полях: «Много оригинальных идей. Прочла с огромным удовольствием».

Мадемуазель Ван Лисбет полюбила беседовать со мной после уроков. Мы обсуждаем историю мировой литературы. Она открывает мне новые горизонты, чего стоят только расследования судьи Ти пера Ван Нулика или Махабхарата. Однажды она предлагает подбросить меня домой на своей машине. Мне странно, что она едет не тем путем, но я не смею ничего сказать. В пустом переулке она глушит мотор и пристально смотрит мне в глаза. Я продолжаю молчать, даже когда ее рука сползает с руля и ложится на мою.

– Ты далеко пойдешь в литературе, – говорит она.

Потом ее пальцы расстегивают на мне рубашку.

– Я люблю быть первой. Я ведь первая, да?

– Я… то есть… смотря в чем… то есть… – лепечу я.

Ее рука с головокружительной медлительностью продолжает исследование.

– Ты уже читал эротические тексты Жана де Лафонтена?

– Ммм… Нет… А стоит?

Вместо ответа ее рука добирается до весьма чувствительных местечек. Я ей не мешаю, завороженный как ее инициативой, так и необычностью всей ситуации. Ее правая рука, как юркий зверек, освобождает от пут меня, а левая извлекает ее саму из тюрьмы колготок, тряпок и пуговиц.

Следует безумная паника, страх, переходящий в ужас, постепенно нарастающая уверенность и в финале – живой интерес к текстам Жана де Лафонтена, продержавшийся, впрочем, недолго.

70. Игорь, 14 лет

Я начал пить. Чем больше пью, тем сильнее ненавижу Запад. Рано или поздно между нами и богатыми странами Запада разразится война. Мне не терпится ее увидеть. Всякий раз, когда надо мной издеваются, когда я давлю клопа, когда на меня налагают новые ограничения, я говорю себе, что во всем этом виноваты Франция, Англия и США.

Подобрал газету и прочел в ней статейку про девушку по имени Венера Шеридан, мою ровесницу – американскую топ-модель и миллионершу. Думаю, когда мы захватим эти разлагающиеся страны, я ей покажу, на что способен крепкий работящий славянин, не чета гнилью, которое наверняка кишит там вокруг нее.

Ночью я смотрю в окно на звезды. Среди них точно есть планета Венера. Я мечтаю, как буду заниматься любовью с моей американской звездой. Точно знаю, что встречу ее настоящую. И уж тогда…

71. Венера, 14 лет

«С днем рождения, Венера!»

В гостиной не протолкнуться от прихлебателей, подружек моей матери. Даже не подумаю выйти из своей комнаты! Вчера у меня началась первая менструация. Мать, желая сделать мне приятно, сказала, что я стала, наконец, «настоящей женщиной» и смогу теперь «познать мужскую любовь».

Ненавижу свое тело! Запираюсь на несколько дней у себя, отказываюсь всех видеть и стараюсь успокоиться.

Но соблазн юпитеров перевешивает. Я убеждаю себя, что жизнь продолжается.

Прощайте, детские одежки. Теперь я девушка, новоявленная звезда, на меня высокий спрос. Я снимаюсь в рекламном ролике газировки. По сюжету я должна отнять у молодого красавчика банку и соблазнительно выдуть ее у него на глазах.

Дома вечером обычные крики. Теперь родители открыто друг друга не выносят. Это война не на жизнь, а на смерть.

До меня дошло, наконец, что «зелень» – это деньги и что чем больше я зарабатываю, тем сильнее ссорятся мои родители. Это притом, что все эти доллары не мамины и папины, а только мои.

Надеюсь, они их не прикарманят, а положат на сберегательный счет, который приумножится к моему совершеннолетию.

Я уже знаю, как потрачу мое богатство. Накуплю украшений, сделаю новые пластические операции (мне пойдет, например, ямочка на подбородке, у Амброзио на такие штучки талант).

Но пока что мне нужны ушные затычки. Осточертели ежевечерние вопли! Каждый вечер я слышу, как мама с папой кричат: «Если бы не малышка, меня бы давно уже здесь не было!»

До чего же мне опротивели эти их глупости!

Однажды утром меня осеняет, как привлечь их внимание. Перестать есть!

Я испытываю этот прием за ужином: отвергаю все блюда. Их реакция превосходит все мои ожидания. Со мной разговаривают. Именно со мной, причем оба сразу. Давненько такого не бывало. «Ты должна поесть», – убеждают меня родители. «Чем меньше манекенщицы едят, тем лучше», – отвечаю я. Мама не согласна. Папа обвиняет маму в том, что это она внушила мне все эти идиотские мысли. Они снова готовы поссориться, но я смотрю на них, и что-то удерживает их от ссоры. Они снова принимаются уговаривать меня хоть что-нибудь скушать.