Империя ангелов

Вместе мы перелетаем на юго-восток. Там, на холме, собрались ангелы, сгрудившиеся вокруг какого-то оратора, как поклонники вокруг любимого исполнителя. Тот выразительно жестикулирует. Я сразу его узнаю: Фредди Мейер!

Старый слепой раввин ни капли не изменился. Низенький, полный, лысый, очки в толстой черной оправе на бесформенном носу; здесь, правда, слепота ему не помеха. В мире духов слепой ангел так же зряч, как все остальные.

Рауль толкает меня локтем, но я и без этого все вспомнил. У Фредди любое исследование и открытие становится возвышенным. Он был самым строгим, самым вдохновенным, сильнее всех стремился к совершенству среди героев эпохи танатонавтики. Это ему пришла мысль сплести серебряные нити для большей надежности групповых полетов. Он разработал первые стратегии эктоплазменных войн. Нет ничего более захватывающего, чем снова отправиться вместе с ним на поиски приключений!

Мы присоединяемся к небольшой толпе слушателей и прислушиваемся к оратору. Он рассказывает… анекдот.

– Сорвавшийся в пропасть альпинист в последний момент успевает уцепиться за деревце. «На помощь, на помощь! Есть тут кто-нибудь? Спасите!» – в отчаянии кричит он. Появляется ангел. «Я твой ангел-хранитель, – обращается он к альпинисту. – Доверься мне, я тебя спасу». Немного подумав, альпинист отвечает: «Неужели больше никого нет?»

Ангелы прыскают, я тоже. Ангельский юмор, он такой. Придется привыкать.

Я в восторге от встречи со старым соратником. Кто говорил, что в раю скучно? Фредди – наше спасение. Я делаю ему чуть заметный знак, он бросается к нам:

– Мишель! Рауль!

Мы обнимаемся.

В моей памяти оживают наши общие воспоминания: первые встречи, поделки, первые стартовые кресла, экспедиции в рай, первые экзоплазменные войны с хашишинами.

– Сейчас я вам представлю новых друзей! – провозглашает Фредди.

Нас окружают лучащиеся существа. Я узнаю знакомые лица: Гручо Маркс, Оскар Уайльд, Вольфганг Амадей Моцарт, Бастер Китон, Аристофан, Рабле…

– Нас прозвали Райской комической труппой. Только здесь я узнал, какой шутник Моцарт. Он позволяет себе любые вольности. Не то что зануда Бетховен.

– Как насчет твоих клиентов? – спрашиваю я.

Фредди пожимает плечами. Он утратил веру в свою ангельскую работу и перестал заниматься вверенными ему душами. Слишком многие клиенты его разочаровали. Хватит с него людей. Спасать их? В это он больше не верит. Подобно Раулю, он убежден, что побуждать людей к развитию – непосильная задача даже для самых одаренных ангелов.

Аристофан говорит, что у него набралось уже 6527 клиентов и ровно столько же неудач. Бастер Китон жалуется, что ему достаются одни лапландцы, удрученные отсутствием солнечного света. Оскар Уайльд подхватывает: это еще что, полюбовались бы они на его индусов, чьи свекрови поджигают сари своих невесток, чтобы получить страховку. Гручо Маркс с горем пополам справляется с красными кхмерами, выясняющими отношения в джунглях. Рабле воздевает руки к небесам и рассказывает о своих сорванцах из бидонвилей Сан-Пауло, с утра до вечера нюхающих клей и с трудом доживающих до 14 лет.

Выходит, комикам достаются самые драматические судьбы.

– Это невыносимо. Большинство из нас признает свое поражение. Людям не помочь.

Я воспроизвожу довод Эдмонда Уэллса:

– Но ведь само наше присутствие здесь доказывает возможность вырваться из цикла реинкарнаций. Раз получилось у нас, значит, другие тоже на это способны.

– Может быть, у людей все устроено так же, как у их предшественников-сперматозоидов, – размышляет вслух Рауль. – В яйцеклетку попадает всего один из тридцати миллионов. Лично мне не хватит терпения проверить тридцать миллионов душ в ожидании разрешения пройти, наконец, в Изумрудные врата.

Вижу, для моего друга большое облегчение оказаться не единственным, кто готов отречься. Фредди Мейер – его единомышленник. Тому тоже надоело возиться с душами в надежде на вознесение, проще махнуть на них рукой. Он изжил былое честолюбие и теперь готов провести остаток существования, забыв о мире смертных и весело хохоча. Фредди утратил всякую надежду на человечество и верит только в юмор.

Что стряслось, чтобы веселого эльзасского раввина постигло такое разочарование?

– Холокост, – тихо объясняет он. – Геноцид евреев во Вторую мировую войну.

Он опускает голову, как унылый побежденный.

– Отсюда лучше видно. Все становится понятно. Доступна любая информация. Теперь я знаю обо всем произошедшем, и это хуже всего того, что я мог прочесть на Земле. Это даже не ужас, а гораздо хуже.

– Я…

– Нет, ты не знаешь. Очереди перед газовыми камерами, дети, вырванные их рук матерей и убитые о стены печей, медицинские опыты на живых людях… Надо очутиться здесь, чтобы все увидеть и почувствовать. Меня не покидают все эти картины.

Я предлагаю объяснение:

– Может быть, как раз потому, что ангелам наскучила их работа, как теперь тебе, и произошли все эти зверства?

Но Фредди меня не слушает. Схватив меня за плечо, он заходится от смеха.