Империя ангелов

Я сообщаю хорошую новость Гвендолин. Мы отмечаем это событие шампанским. У меня чувство избавления от тяжкого груза. Теперь мне надо вернуться с небес на землю, возродить прежние привычки. Я подписываю договор и стараюсь забыть про ликование, чтобы сосредоточиться на том, как лучше защитить свой труд.

На выплаченные по договору деньги я одариваю Гвен, Мону Лизу и себя тем, о чем мы все давно мечтали: подпиской на кабельные каналы. Чтобы побороть возбуждение, я сажусь перед несущим успокоение источником света. Настраиваюсь на американский канал непрерывных новостей с ведущим-звездой по имени Крис Петтерс. Это новое лицо немедленно завоевывает мое доверие. Можно подумать, что он мой близкий родственник.

– Давай смотреть телик, Гвендолин, пора освободить мозги.

Из кухни не отвечают, слышно только, как она готовит еду для кошки.

Крис Петтерс уже докладывает новости дня. Война в Кашмире, угроза ядерной войны. Новое правительство Пакистана, сформированное после военного переворота, заявило, что ему нечего терять и что оно намерено защитить честь всех пакистанцев, раздавив ненавистную Индию. Новая мода: все больше студентов регистрируют собственные биржевые акции, чтобы оплачивать учебу за счет акционеров. Потом они расплатятся с ними в зависимости от котировки. Племя амазонских индейцев у’ва решило совершить массовое самоубийство, если из их священной территории не перестанут качать нефть, которую они называют кровью земли…

Новая жертва серийного убийцы, орудующего шнурком: в этот раз он задушил знаменитую актрису и топ-модель Софи Донахью. Вот как он это сделал…

– Иди сюда, Гвендолин, посмотрим телевизор!

Гвендолин приходит на зов с невеселой физиономией. Она на меня дуется.

– Мне неинтересно.

– В чем дело? – спрашиваю я, сажая ее себе на колени и гладя волосы, как глажу кошку.

– Тебя теперь издают. Мне ничего такого не светит.

142. Энциклопедия

МАЗОХИЗМ. В основе мазохизма лежит опасение болезненного события. Человек страшится его, не зная, когда оно произойдет и с какой интенсивностью. Мазохист – это тот, кто понял, что один из способов облегчить свой страх – вызвать болезненное событие самому. Так он, по крайней мере, будет знать, когда и как оно произойдет. Но, самостоятельно провоцируя страшное событие, мазохист обнаруживает, что наконец-то берет свою жизнь под собственный контроль.

Чем больше мазохист сам себя мучает, тем меньше боится жизни. Слабее его ощущение, что он – игрушка в руках непостижимой судьбы. Он ведь знает, что другие не смогут причинить ему столько боли, сколько он может причинить себе сам. Ему уже нечего бояться, потому что он – худший враг самому себе.

Контроль над самим собой позволяет ему с легкостью доминировать над другими. Неудивительно, что многие руководители и власть имущие часто оказываются более или менее выраженными мазохистами в частной жизни.

Но за все приходится платить. Связывая понятия страдания с понятием контроля над собственной жизнью, мазохист расстается с понятием удовольствия. Он вынужденно становится антигедонистом. То есть он больше не помышляет об удовлетворении и ищет только новые испытания, все более и более трудные. Это для него как наркотик.

Эдмонд Уэллс,

Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.

143. Игорь, 22 года

Мне не хватает денег? Что ж, надо всего лишь взять их там, где они лежат. Я начинаю карьеру взломщика. Чего мне терять? В худшем случае я попаду в тюрьму, где встречу, наверное, многих из моих «волков». Моим сообщником становится Стас. Мы используем почти то же вооружение, что на войне: вместо огнемета прибегаем к сварочной горелке. Перед ней не устоит никакой замок, никакой сейф. Для взлома существует волшебный час: 4:15 утра. На улицах в это время нет машин. Последние тусовщики ложатся спать, первые трудяги еще не встали. В 4:15 широкие улицы пусты и безлюдны.

Днем мы проводим рекогносцировку, в 4:15 утра беремся за дело. Здесь как на войне: без плана и стратегии никуда.

Мы грабим одну особенно зажиточную виллу в северной части столицы. Стас берет со столика портрет и говорит мне:

– Глянь, Игорь, этот тип с усищами, как велосипедный руль, часом, не тот же самый, что на твоем медальоне?

Я вздрагиваю. Сравниваю фотографии и убеждаюсь: да, сомнений быть не может. Та же заносчивая поза, тот же хитрый взгляд. Мы проникли в дом… моего папаши. Я озираюсь, роюсь в ящиках, достаю бумаги, семейные альбомы, доказывающие, что мой родитель разбогател, стал важным человеком, владеет несколькими домами, имеет много друзей, якшается с могущественными людьми.

Отец бросил мать, беременную мной, но потомство все равно завел. На вилле несколько детских комнат!

В приступе злобы я сжигаю горелкой все игрушки в детских комнатах. Они должны были принадлежать мне, украшать мое детство. Но не сложилось, а раз так, у «других» тоже не сложится.

Потом я падаю на диван, изнуренный такой несправедливостью.

Сначала мир, потом встреча с папашей – нет, это уже слишком!