Маркус, легко перехватив темное древко и не теряя ни единого мгновения, как волк на охоте, бросился дальше, невозмутимо глядя прямо на злую колдунью с пестрыми глазами ребенка. Главным было успеть. Это единственное, что в данный момент имело значение. И, кажется единственное, что имело значение всегда. Вторая тень так же ударила в лоб, безжалостно и быстро. Демоница, хохочущая как полоумный мальчишка, налетела на острие копья чуть ниже своей широко раскрытой пасти, усеянной длинными и черными зубами. Жуткая челюсть щелкнула как два острия полукруглой пилы, сошедшиеся на мгновение вместе. Маркус присел при ударе на правое колено, уперев древко копья в землю и подняв острие на уровне прыжка омерзительно смеющегося чудовища. Примерно схожим образом летней порой охотники ставили на пики матерых вепрей, поднятых из густого подлеска гончими псами. Вес химеры, упавшей на копье, был поистине чудовищным и она сразу начала скользить вниз по полированному железному дереву, грозясь отхватить Маркусу голову. Он дернул древко вверх, вывернув тело чудовища и, поднявшись с колен, левой рукой ухватил черен ровно за середину, а правой, что было сил, надвил на него сверху вниз. Получился рычаг, на одном конце которого было длинное жало. Снова послышался хруст и еще одна прямоугольная голова, состоящая из непроглядной черноты, улетела в сторону, начисто срезанная острием, словно гигантскими клещами. Из остатков тела на землю хлынула кровь, по виду напоминавшая темную кипяченую смолу. Со снега под ногами, как и в первый раз, ударил столб густого и влажного пара. Девушка в лохмотьях снова истошно закричала в полный голос и крик ее напомнил вой тонкой двуручной пилы, грызущей громадное вековое полено. Она продолжала стоять на обеих ногах и, разведя руки в стороны, дергалась, будто кто-то бил ее кнутом по спине. Возможно в некотором смысле именно так это и было.
С этим странным копьем в руках демоны-химеры для Маркуса из неуязвимых карателей ада стали всего лишь остервенелым зверьем, подобное которому он уже очень давно, при любом удобном случае, кромсал на мелкие части без особого труда. Третье по счету чудовище бросилось на него почти сразу после неминуемой гибели своих темных сестер. Непроницаемая тень ударила слева из молодых еловых зарослей, как он и предположил с самого начала. Они коснулись друг друга почти одновременно. Маркус угодил длинным жалом копья точно в страшную пасть, разинутую с целью перерубить его пополам. А ему самому на миг показалось, что кто-то хлопнул его справа по ребрам легко, будто близкий товарищ на веселом пиру в знак дружеского одобрения. Боль пришла не сразу.
Он вырвал копье, пробившее чудовище в буквальном смысле насквозь, и понял, что на снег по левой ноге ручьем текла его собственная кровь. Руки его были вымазаны в чем-то черном и густом, как гусиный жир. Мало кому из смертных за все существующие времена удавалось увидеть на своих руках кровь демона, в особенности, если демоном этим была Химера. Приступ боли ударил в сознание, будто к телу приложили раскаленное железо. Страшные когти порвали броню на Маркусе, как тонкую бумагу, а вместе с ним и живое тело, но сил добраться до чернокнижницы, наславшей на него эту погибель, было еще предостаточно.
Он снова перехватил копье правой рукой, забыв думать о страшной ране в боку. Они какое-то время стояли на месте и смотрели друг другу в глаза. Ее взгляд был одновременно наполнен лютой ненавистью, призрением и вместе с тем безразличием ко всему, что ее окружало. То жестокое безразличие, с которым волк смотрит на стадо ягнят, которое рано или поздно обязательно сожрет, просто потому что он хищник, а они – его еда. Девушка тяжело дышала, будто пытаясь усмирить в своем теле боль от жестоких побоев.
В серо-зеленых глазах харагрима плескалась готовность убить и умереть, чистое желание действовать во имя собственной цели и убеждений, пусть даже они уже потеряли всяческий смысл. В его взоре не было ни сомнений, ни жалости к себе, ни каких-либо хоть даже малейших сожалений о содеянном.