Империя грез (СИ)

Демоница вдруг прыгнула вверх, точно взведенная пружина, которую кто-то со щелчком отпустил с огромного крючка. Время опять потекло неестественно медленно. Маркус, что было сил, метнул в нее темное копье. Это был его единственный шанс остановить ее теперь, ибо приближалась она слишком уж быстро. Он вложил в этот бросок всю свою силу, все умения и всю безупречность, на какую был когда-либо способен, но даже этого сейчас оказалось увы не достаточно. Маркус из Рэйна был всего лишь человеком, а с демонами должны были сражаться равные по силам. Клинок ударил чернокнижницу всего в пол ладони правей от сердца и практически оторвал ей тонкую жилистую руку, войдя в многовековое дерево позади нее легко и плавно, как горячий гвоздь в сливочное масло в пузатом глиняном горшке. Так могла бы ударить божественная стрела, пущенная с небес карающей рукой Предвечного Света. Темное древко загадочного оружия задрожало от тяжелого удара, а длинное лезвие вошло в ствол столетней ели до самого основания гладких колец на серебряной втулке.

Она снова закричала от боли и повалила его на землю, прижав к его груди вторую еще уцелевшую руку, тихо оскалившись как волкодав, который никогда не лаял и не рычал, убивая тихо и молча всякого, кто осмелился к нему прикоснутся. Боль в боку стала такой, что казалось, будто Маркуса распилили пилой ровно пополам. Он понял, что изо рта идет кровь, его голова жутко кружилась, а перед глазами скакали пурпурно-серые пятна. Мастер клинков коснулся гладкой костяной рукояти ножа, висевшего на поясе, но выхватить его уже не успел. Сознание жило, но тело быстро сдавалось, уступая жуткому яду Химер, неминуемо несущему смерть всему живому, к чему отрава только могла прикоснуться.

– Сейчас я сожру твою жалкую душу, меч в небесах! – пообещала колдунья, сверкнув своими разноцветными глазами, будто двумя полукруглыми бритвами. Она склонила свое лицо над его лицом, перепачканным кровью, черной и алой, как рубин и деготь.

Харагриму показалось вдруг, что он стал горным озером, из которого кто-то решил разом вынуть всю воду до капли. Именно вынуть, и это чувство нельзя было сравнить ни с чем другим на земле. Он почувствовал, что все его мысли, желания, всю память и все его существо, каким оно было когда-то, сейчас пытались у него безвозвратно отнять. И не было силы, которая способна была остановить это непостижимое действие. Сначала он понял, что настал его последний миг. Что прямо сейчас он умрет и мир, к которому он так сильно привык, исчезнет со всеми тягостями и радостями, которые его населяли, пока он в нем существовал. Он уже множество раз думал так прежде на полях жестокой брани, когда от ран на его теле не оставалось живого места, но теперь все было иначе. Только теперь ему вдруг стало понятно, что его ждет нечто большее, чем просто обычная смерть. Нечто еще более страшное и абсолютное. Перед глазами встала белая мгла и он уже был в самом сердце густого тумана, который рос и дышал, словно сокрушительный смерч. Боль тела абсолютно прошла и дальше с ним начало происходить нечто непостижимо ужасное. Что-то, чему не было достойных объяснений на языке людей и скорее всего ни на каком известном языке вообще. Что-то настолько страшное, что смерть по сравнению с этим могла бы быть драгоценным избавлением, если бы только она при этом могла еще быть возможна. Это была не боль и не безумие и ничего схожее с этим. Ему показалось, что его забирают куда-то, при этом оставляя на месте. Будто единое целое разделили на две равные части, при этом оставив его по-прежнему единым целым. Одну из частей у него пытались навсегда отнять, словно поместив ее в огромный сосуд из мутного белесого стекла. Кто-то неимоверно сильный, безжалостный и очень злой отнимал у него душу. Он не мог кричать, двигаться и кажется даже дышать. Он тонул в белом тумане, как мелкая песчинка в холодном молоке и то, что с ним происходило сейчас, было невозможно вынести.

Внезапно в его сознании ударил приступ ослепительной ярости и несогласия со всем, что с ним пытались сейчас сотворить. Так часто случалось с ним, каждую бесконечно долгую ночь, когда наконец удавалось уснуть. Как и теперь, все в его снах было кошмаром, и, отогнав его от себя усилием воли, Маркус всегда просыпался. От самого своего рождения она обладал несгибаемой волей и о его упрямстве люди, знавшие его давно, слагали легенды. Особенно в том, что касалось его собственной правды и того, во что он сам по-настоящему верил. То, что с ним хотели сейчас сотворить, не могло происходить наяву, хотя бы потому, что это было богохульством и мерзким черным колдовством, а значит этому не было места на свете. А значит, всего этого попросту не могло с ним быть. Не могло случится с прославленным в грядущих веках несокрушимым воином Света.

Внезапно все прекратилось, резко, будто кто-то разом разбил о его голову огромный пустой сосуд. Чувство, будто кто-то забирает все его сознание себе, внезапно прошло так же резко, как и началось.