Наконец они пришли ко входу в камеру пыток. Послушники, несшие факелы в руках, поспешно отворили низкую дубовую дверь перед хозяином крепости Карающего Света.
В камере был писарь и палач в переднике из черной и гладкой кожи. Оба вскочили с места у стола, где лежала еда и вытянулись словно гвардейцы при виде Императора, взошедшего на высокий дворцовый балкон. Писарь даже от чего-то сильно побледнел будто именно его планировали расспрашивать о чем-то.
Лилея была привязана к цепи, висевшей у стены, наполовину висела, наполовину стояла босыми ногами на ледяных камнях. Одета она была в простую и грязню тюремную робу, без формы и почти без размера. Лицо и руки были в грязи. У уголков рта выступила соляная корка, безжалостно разъевшая кожу лица. Повязка на глазах из белой давно стала темно-серого цвета и по прежнему скрывала большую часть ее лица. Когда открылась дверь, она подняла голову, с интересном прислушиваясь к происходящему.
Иоганн-Вергилий второй без промедления начал давать распоряжения властным и сухим словно стрекотание сверчка голосом.
– Одного палача будет мало! Пришлите еще двоих! Один никак не управится!
Послушники, очертя голову, кинулись к дверям выполнять приказание самого властного и безжалостного человека в Империи.
– Раздуйте огонь посильней. И писарей пусть тоже будет двое. Мало ли что мы пропустим, пока она будет орать. Стул мне и красного вина. Ночь будет долгой.
Все это немедленно начали выполнять, добросовестно и быстро, как добрые и полные мудрости заветы святого писания. Тем временем, сам главный Инквизитор двинулся вперед, обходя цепи с крюками, свисавшие с потолка как на бойне.
– Ну что, девочка моя. Вот наконец я и пришел по твою грешную душу, – Лилея повернула голову и разлепила потрескавшиеся и опухшие губы в презрительной усмешке. Голос ее был сломан голодом, морозом и жаждой, но ее воля как всегда оставалось несгибаемой.
– Кого я слышу, отец Иоганн-Вергилий. Какая честь для меня. С чем пожаловали, святой отец?
Великий Инквизитор жутковато улыбнулся, криво оскалив беззубый рот и ответил спокойно и почти ласково.
– Я пришел на части тебя порвать, ведьма. Всегда считал тебя спесивой и истеричной дурой и тайной еретичкой. Я давно мечтал, чтобы ты оказалась тут в моих застенках. Больно высоко ты взлетела когда-то. Больно сильно задирала голову. Больно спесиво несла себя перед другими первосвященниками. Ну ничего. Это мы скоро поправим.
– Делай со мной что хочешь, старая дырявая мразь. Ты позор для религии Предвечного Света. Ты позор для всей Империи Грез. Ты позор для нового доминиона людей. Я не дрогну пред тобой не потому, что не чувствую боли. Я не дрогну потому, что мои мучения закончатся рано или поздно и я уйду в мир, который гораздо лучше того, что создал себе ты. А вот тебе. Как не старайся, навечно придется остаться в аду, на который сам себя обрек свое нечестивостью, злобой и ложью. Своей грязью, пороком и своей неутолимой жаждой крови.
– Я смотрю ты говорливая! Святая Лилея из Семериван. Расскажи лучше, с кем ты путалась в диких землях? Кто тебя кормил и поил, кто холил и лелеял все это время? Как ты возлежала с темными колдунами и путалась с нечистью, обитающей там? Как провела вокруг пальца ловчих, которые тебя так долго и упорно искали? Как обманом вынудила синод причислить тебя к лику святых. Но самое интересное мне будет узнать как много ты знаешь про демона по имени Хорват, про Белый Круг и про демоницу-двойника по имени Бьянка.
– А не кажется ли тебе, что допрашивать меня и уж тем более судить или пытать может только верховный синод духовенства. Кто ты такой, чтоб спрашивать меня о подобном? Кто ты такой, чтобы подвешивать меня на цепь и удерживать в своих застенках против моей воли? Я святая первосвященица имперского доминиона. Отвечать на вопросы я могу лишь перед святым синодом, да и то в присутствии самого Императора лично!
– Императора говоришь? – почему-то это слово показалось всем присутствующим в камере невероятно смешным. – Вот именно поэтому ты тут, ведьма. Хотя я вижу, по хорошему рассказать ты мне ничего не желаешь. Я был почти уверен, что именно так все и будет. Я могу сказать по правде я даже очень сильно на это рассчитывал. Жаль, что тебя уже кто-то ослепил до меня и я не смогу вырвать твои бесстыжие глаза, но зато все остальное сейчас принадлежит мне!
– Наколи до бела щипцы на огне и готовь дыбу. Сейчас она у нас заголосит как следует!
Бородатый и хмурый палач словно прокопченный насквозь бесконечным количеством сажи от пыточного огня бесчисленных камер, подбоченившись, двинулся в сторону жаровни, сняв привычным движение рук со стола, где были аккуратно разложены инструменты пыток, стальные клещи с острыми и тонкими, будто зубы, губами. Великий Инквизитор в задумчивости вынул из невысокой кадушки с рассолом длинную и гибкую розгу и несколько раз со свистом взмахнул влажным прутом в воздухе, глумливо усмехаясь беззубым и кривым ртом.