Империя под ударом. Взорванный век

— Чепуха! Завтра утром половина, а то и все забудут о своей просьбе. Нужны немногие. И эти немногие не должны кричать на каждом углу о том, что Боголепов будет наказан. Вы думаете, там не было охранки?

Азеф затронул самую чувствительную струнку Карповича. Охранки Карпович боялся. Не потому, что страшился тюрьмы. Нет, он был готов на все. Он боялся ареста накануне — тогда все его планы обратятся в пустую болтовню.

— Террор должен быть, во–первых, скрытым до момента произведения акта. И во–вторых, он должен быть центральным, и только центральным! Все силы, финансовые и организационные, самых лучших, проверенных делом людей надо сосредоточить на острие террора! И направить это острие против главнейших людей государства, пусть даже и не запятнанных до сей поры реальным удушением гражданских свобод! — Голос Азефа наполнился страстью, глаза загорелись, и Карпович увидел перед собой человека, которому он сейчас мог доверить самые тайные движения своей души. — И когда наверху под ударами центрального террора падут палачи России, то каждый акт мести вызовет настолько сильное потрясение всего спящего общества, что мгновенно образуется народный взрыв и все копившееся веками гнилье будет погребено под лавой народного гнева, как некогда под лавой Везувия были погребены Помпея и Геркуланум!

Последние слова Азеф подчеркнул, накрыв ударом своей сильной широкой ладони узкую ладонь Карповича. Тот даже прослезился от полноты чувств — как хорошо, как крепко сказано! — обнял и поцеловал Азефа.

— В Петербурге есть один очень дельный человек, инициативный и деловой. — Азеф написал на бумажке адрес Николая Лелявского. — Вы с ним свяжитесь от моего имени, он наверняка поможет вам. Я не вправе спрашивать вас о задуманном, это и к лучшему, ему вы тоже все не объясняйте. Чем меньше людей знает о деле, тем больше вероятность, что охранка тоже ничего не узнает. Конспирация — вот фундамент всего здания террора. Удачи!

С этими словами Азеф остановил карету, вышел и некоторое время смотрел карете вслед. Затем подошел к ярко освещенному входу кафешантана «Аквариум» и с видом завсегдатая зашел внутрь. Судя по глубокому поклону и радостной улыбке бородатого швейцара, его здесь знали с хорошей стороны.

* * *

Викентьев осторожно вошел в помещение. Лаборатория ждала его, как верная Пенелопа своего Одиссея. Чуть заметный слой пыли на полу и приборах говорил о том, что никто за целый месяц сюда не ступал. И это был хороший признак: значит, люди Топаза оказались более глупыми и не смогли ничего выведать у Максимовской, единственной, кто знал этот адрес. А что самой Максимовской давно нет в городе, Викентьев догадывался. Когда-нибудь он снова встретится с ней и уже сейчас не завидует этой даме. Встреча будет короткой и без малейших признаков любви к ближней. А пока — к делу! Срочно нужны деньги. Как можно больше денег.

Викентьев достал из тайника оставшиеся пакеты морфия, сложил в саквояж. Затем занялся своим гардеробом. По дороге домой он зашел на блошиный рынок и прибрел по дешевке несколько вещей, кардинальным образом изменивших его внешность. Широкополая черная шляпа а ля Гарибальди, шевелюра до плеч, длинный вязаный черный шарф до колен — из зеркала на него смотрел весьма богемного вида субъект. Черная повязка на глазу гармонировала с шляпой. Викентьев воткнул в угол рта трубку — приметная деталь, исчезающая за секунду.

— Подлецу все к лицу, — сказал он зеркальному знакомцу, но подмигивать друг другу они уже не стали.

Выходя из полуподвала, он услышал голос хозяйской дочери, но головы не поднял. Однако поперек тротуара несли какие-то пакеты, и волей–неволей ему пришлось столкнуться с Ниной Неклюдовой. Она увидела его профиль с неповрежденной стороны и узнала его.

— Здравствуйте! — сказала взволнованная встречей Нина.

Слух о чудовищном преступлении влюбленной дамы месяц назад взбудоражил всю округу. И Ниночка даже раскрыла рот от удивления: вот бывают же такие сильные страсти! Она на такое никогда не была бы способна. Может быть, потому, что Павел не возбуждает в ней сильную любовь?

Теперь предмет преступной страсти стоял перед ней в профиль. Естественно, Нина уставилась прямо на него. Лицо молодого человека было чистым, возмужавшим и очень красивым. До той секунды, пока Викентьев не развернулся к ней анфас. Рука Нины дернулась, прикрывая инстинктивный вскрик.

— Добрый день, — глухо промолвил Викентьев, приподнял шляпу и удалился быстрым шагом.

Нина, полуоткрыв рот, зачарованно смотрела ему вслед. Боже, как романтично он смотрится! Какие сильные страсти кипят у него в душе! Заплатить половиной лица за безумную женскую любовь! Нет, никогда ей не познать столь сильных чувств… Она подумала о Павле. Вот если бы Павлу княгиня плеснула кислотой в лицо, как бы Ниночка за ним ухаживала! Ему бы тоже пошла кожаная повязка! Нет в жизни полного счастья… И, горестно вздохнув по сему поводу, она побежала домой распаковывать пакеты и примерять подвенечное платье невообразимой красоты.

* * *