Империя. Роман об имперском Риме

Повернувшись, Луций увидел Августа как никогда близко. До чего ужасные у него зубы – желтые и крошащиеся; и сколь мал он в домашней обуви, надетой вместо обычных башмаков на толстой подошве, благодаря которым император казался выше! Луций велел самому себе проявить хоть толику благоговения, но Октавий Август разочаровывал. Говорили, что в молодости белокурый Октавий слыл прекраснейшим юношей в Риме – настолько пригожим, что Юлий Цезарь, приходившийся ему дядей, взял его в любовники (такой ходил слух), а впоследствии отрок Октавий, возмужав и став Августом, приобрел власть, перед которой склонялись целые народы. Однако сейчас Луций видел лишь старичка с гнилыми зубами, всклокоченными соломенными волосами, пучками волос в ноздрях и кустистыми бровями, сходящимися над переносицей.

Очутившись лицом к лицу с властелином мира, Луций вспомнил свое предчувствие в храме Аполлона и вновь ощутил странную уверенность, что вот-вот произойдет нечто крайне важное.

– Отослать его, дедушка? – спросил Клавдий.

Август взирал на Луция так долго и сурово, что уверенность юноши начала улетучиваться. Наконец старик заговорил:

– Нет. Юный Луций Пинарий может остаться. Ведь он отныне авгур? А его предки были среди первых римских авгуров. Пинарий находился рядом с Ромулом, когда тот получил ауспицию, а до того Пинарии служили хранителями первого народного святилища – Великого алтаря Геркулеса. Государство утвердило должность более трехсот лет назад; и возможно, мне следует вернуть Великий алтарь в наследственное владение Пинариев. Восстановление древних традиций угодно богам. И в конце концов, мальчик – наш кровный родственник. Быть может, Луций Пинарий, сами боги привели тебя нынче сюда.

Луций отвел глаза, смущенный пристальным взором императора, и уставился вверх, на мозаику.

– Как ты, без сомнения, сознаешь, перед тобой картины из жизни Ромула, – объяснил Август. – Покои, где мы находимся, – Луперкаль, священная пещера, в которой были вскормлены волчицей найденыши-близнецы Ромул и Рем. Я лично открыл ее, когда закладывался фундамент, и приказал украсить, как подобает святилищу.

– Изысканные мозаики, – похвалил Луций.

– Так и есть. Вон там, как видишь, близнецы сосут волчицу, а там брат спасает Рема, убивая царя Амулия[6] и лишая его железной короны. А вон явление стервятников и Ромул, прокладывающий борозду, дабы обозначить городскую границу. А здесь первое триумфальное шествие и вознесение царя на грозовые небеса.

Луций кивнул. Он кое-что вспомнил: Клавдий однажды обмолвился, что император подумывал взять имя Ромул вместо Августа, но в конце концов отверг его как несчастливое, ибо Ромул все же убил своего брата сам, как считали некоторые историки, пал жертвой заговора сенаторов, хотя предание гласило, будто боги живым вознесли его на Олимп.

– Конечно, нельзя воспринимать легенды слишком буквально, – вставил свое слово Клавдий, указав на волчицу-кормилицу. – Мой наставник Тит Ливий говорит, что наши предки обозначали волчиц и шлюх одним и тем же словом – «лупа». Ливий предполагает, что близнецов вскормила не дикая бестия, а обычная куртизанка.

– Не будь нечестивцем, племянник! – рявкнул Август и собирался продолжить, но грот вздрогнул от мощного громового раската. Император спешно схватился за амулет из тюленьей кожи, висевший у него на шейной цепочке. – Земля сотрясается даже здесь, на такой глубине! – прошептал он. – Слыханное ли дело, чтобы молния поразила дом дважды в течение одной ночи? – Промелькнувшее в его слезящихся глазах выражение Луций не мог истолковать иначе как страх.

– Зачем ты п-п-призвал нас, дедушка? – тихо спросил Клавдий.

– Сейчас покажу, хотя прежде нам придется покинуть Луперкаль. – Август нахмурился, затем взял себя в руки и начал медленно подниматься по лестнице.

Эфранор ждал наверху. По приказу императора вольноотпущенник принес каждому по факелу.

– Увидев знамение, Клавдий, ты поймешь, почему больше никто не должен о нем знать. Никто! – Август повернулся к Луцию. – Уяснил ли и ты, юноша? Любое знамение, касающееся моей особы, есть государственная тайна и не подлежит огласке. Легко представить, как воспользуются им мои недруги. Разглашение же тайны есть преступление, карающееся смертью.

Он вывел их во двор. Подстриженные живые изгороди и мощеные дорожки блестели от влаги. Дождь кончился, и опустился легкий туман. Главным украшением двора являлась бронзовая статуя самого императора, раскрашенная так, что выглядела изображением живого человека. «Да был ли он когда-нибудь таким?» – задался вопросом Луций, глядя на молодого, беспечного и самоуверенного красавца-воина, который едва ли напоминал трясущегося старца, находившегося рядом.

Когда они подошли ближе, свет факела Луция выхватил нечто на земле у дальнего края постамента. Это был труп юноши, обугленные лохмотья туники выдавали в нем императорского раба.

– Смотрите! – воскликнул Август. – Тело до сих пор дымится! Он тлеет изнутри, как угли в жаровне.

Клавдий сжал губы.