Империя (СИ)

– Спрашивай. Таков мой удел, – склонил голову перед собеседником Падший.

– Ты сам сделал выбор. Долго думал, к кому примкнуть, вот и остался в чистилище. Я звал тебя к себе, он верил в твою преданность, однако ты посчитал себя хитрее всех. Но нет, Падший. Ты тварь, а тварь должна пресмыкаться, даже если это против ее воли. Зря он сохранил тебе жизнь! Как всегда, пожалел свое творение. А вот меня в последнее время очень раздражает тот факт, что его творения за своего создателя не особо переживают, и эта безответная любовь меня совсем не устраивает.

С каждым произнесенным словом Падший склонялся все ниже и ниже, пока не упал перед Марком на колени.

– Спрашивай, Анатас, брат создателя. Мой удел подчинятся.

– Михаил спрятал Корнелия, отца Луция?

– Ты сам знаешь ответ.

– Значит, он. Архангел стал хитер, как змей. Для чего?!

– Хочет остановить задуманное тобой, хочет, чтобы он встретился с сыном.

– Разве он сказал ему, кто я?

– Нет. Ты же знаешь: люди должны сами уверовать в вас. Никто не вправе нарушать договор.

– Где его найти?

– Я не знаю, прости, повелитель. Придет время, и он найдется сам, когда вернется за сыном. Следи за Луцием, и Корнелий попадет к тебе в руки. Он всего лишь человек, а людям свойственно совершать ошибки. Эмоции и чувства делают их слабыми.

– Все же интересно, чем Михаил забил голову этому старому воину? Очень интересно…

Марк махнул рукой, и Падший превратился в водяную статую, которая тут же обрушилась с брызгами вниз и скатилась ручьями в море.

В тени большого дуба сидел крепкий старик с косматой головой, густой бородой, лицом, иссеченным морщинами, и темной, загорелой почти дочерна кожей, которая словно отливала бронзовым оттенком. Он был одет бедно, но опрятно – наверное, поэтому солдаты и не обращали на него особого внимания. Щуря свои старческие водянистые глаза, он ловко доставал крепкими руками из походной сумы ячменный хлеб и, не спеша, отламывал от него кусочек за кусочком, клал в рот и долго жевал, явно наслаждаясь процессом. Его мускулистые руки были покрыты рельефными венами, которые, словно речные русла растекались по телу, а ладони представляли собой одну сплошную засохшую мозоль. Старик сидел у дороги, по которой то и дело проходили люди и проезжали повозки, дребезжа деревянными колесами, обитыми железом. Неподалеку рабы медленно и нехотя обирали оливковые деревья. Близился полдень, когда жара загоняет всех под навесы, в прохладу, вот они и тянули время в ожидании отдыха. Старик чему-то улыбался, а в его бороде застревали крошки хлеба. Он машинально стряхивал их и все смотрел и смотрел на уходящую за горизонт дорогу. Темная, бугристая, она извивалась змеей, и ее каменная кожа словно шевелилась под нарастающей с каждым часом жарой.

– Как ты думаешь, Корнелий, старость – это немощность и одиночество? Или все-таки долгожданная возможность подумать о деяниях своих?

– Я уже не знаю, Михаил, – узнав обратившегося к нему по голосу, ответил старик и, закрыв суму, поднял глаза.

– Решил сбежать? Думаешь, все пройдет само собой? Рассосется, как нарыв от занозы?

– Зачем ты меня спас, Михаил?

– Ты хороший человек, Корнелий. Да, ты совершал страшные вещи, но в глубине души ты всегда терзал себя за это. Воин, отец, крестьянин, даже раб – ты так и не сломался, как бы трудно тебе ни было. Ты нужен нам.

– Нужен кому? Почему ты всегда не договариваешь? Я каким-то чудом спасся из каменоломен, у меня оказалась вольная, ты помог мне добраться сюда, в Рим, и все это время я не задавал вопросов. Но мне нужны ответы, Михаил, нужны.

– Странно, по-моему, прежде ты не отличался любопытством!

– По-моему, прежде дело не касалось моего сына, которым восторгаются одни и которого проклинают другие! Ведь ты же хочешь остановить его, не так ли? – поднимаясь и багровея от приступа злости, спросил Корнелий.

– Да, и впрямь гораздо проще перековать мечи на орала, чем сделать из воина пахаря. Просто помоги мне, поговори с сыном. Поверь, его нужно остановить.

– Для чего? Посмотри, кто я и кто он. Зачем мешать ему? Луций проживет жизнь, не нуждаясь ни в чем, как успешный и знатный человек, а не как прожил свою жизнь я. Я видел его во время триумфа, я видел их всех! Чего еще может пожелать отец, как не блага своему чаду?

– Его благо добыто кровью и страданиями других, и число этих несчастных будет расти и впредь, если ты не остановишь его.

– Кто-то всегда будет страдать!

– Ты прав, но все должно идти своим чередом, а твой сын – феномен, ошибка, на которой он хочет построить кровавое царство, чтобы изничтожить весь род людской. Как ты не поймешь этого?

– Кто он? И кто ты? Объясни мне!

– Объяснить? Иногда, Корнелий, нужно просто уверовать в то, что тебе говорят. Если ты действительно желаешь добра своим сыновьям, помоги нам.

– Сыновьям? Маркус жив?!

– А с чего ты решил, что он мертв?