Империя Солнца

Тот, кто познакомился с некоторыми традиционными учениями арийского Востока, возможно, был удивлён утверждением, согласно которому всё, составляющее движение, деятельность, становление, изменение, свойственно пассивному и женскому началу, в то время как к мужественному и «солнечному» началу относится неподвижность, неизменность, постоянство. Большую важность может иметь другое утверждение: «Мудрец различает бездействие в действии и действие в бездействии». В этом проявляется вовсе не квиетизм, [20] а именно та же сознательность высшего, аристократического идеала действия, по отношению к которому обычное действие становится почти что бездействием. Это та самая же идея, которая в метафизически–теологических терминах видна в аристотелевской доктрине неподвижного двигателя. Тот, кто является причиной и настоящим господином движения, сам не двигается.

Он вызывает движение и руководит им, вызывает действие, но сам не действует — в том смысле, что он не «увлечён», не охвачен действием; он является не действием, а скорее спокойным, бесстрастным и властным превосходством, от которого действие происходит и зависит. Вот поэтому его могучее и невидимое повеление можно назвать «действием–без–действия». Перед этим идеалом то действие, что действует, охваченное порывом, страстью, отождествлением, желанием, беспокойством, на самом деле не действует, но является действующим. Насколько бы парадоксальным это выражение ни казалось, действует только пассивный. Вот поэтому по отношению к трансцендентному, высшему, царственно спокойному, чисто решающему, «неподвижному» миру «господ движения» он похож именно на женщину: он двигается, делает, создаёт, бежит, но мотив, абсолютная причина его действия, лежит вне его. Поняв этот традиционный идеал действия и бездействия, при рассмотрении смысла, свойственного активистским, динамическим, бергсонианским и прочим модным сегодня доктринам, мы найдём как раз этот принцип низкой и пассивной формы действия: сегодня превозносится слепой и инстинктивный порыв, который действует, не зная почему, не имея возможности измениться, овладеть собой, создать в себе центр, предел, свет, абсолютную причину. Это действие ради действия, как спонтанность и ‘elanvitae’, как непосредственная и никогда не разрешимая необходимость — даже когда всё это не сводится к более или менее сознательному желанию забыться и отвлечься в том волнении и шуме, который выдаёт страх перед тишиной, внутренней дистанцией, абсолютным существом высших индивидов, с другой стороны поддерживая и укрепляя всяким способом революцию человека против вечного.

Сокращённые насколько необходимо, эти рассмотрения достаточны, чтобы придать смысл центральному ориентиру. Нив социальном, ни в природном порядке, над которым при помощи техники человек сегодня приобретает всё более глубокую власть, волнению современной жизни, возбуждённому и воскрешённому ей множеству сил и страстей не соответствуют силы центральности: аскезы, повеления, абсолютного духовного господства, абсолютной индивидуальности и абсолютного видения — силы, которые сегодня менее, чем в любое другое время, можно заметить вокруг. И излишне надеяться на то, что этот недостаток можно по–настоящему устранить, продолжая сводить действие к единственному типу материального и «пассивного» действия, побуждаемого извне и направленного вовне; пока считается, что внутреннее, тайное действие, производимое не машинами, банками и обществом, а людьми, аскетами и воинами, гордыми господами собственных душ, освобождёнными и лишёнными всякой жажды, является не действием, а отречением, отвлечением, тратой времени. Пока такого критерия нет, нечего и ожидать, что всё более сильное головокружение, все более далёкое от любого центра и любого контроля, кроме взаимозависимости частей чудовищного механизма, запущенного вхолостую, остановится само по себе. Если в своей лихорадке бега, втягиваясь в неё всё дальше, словно томящийся жаждой или преследуемый человек, современный мир не покончит с крайними последствиями романтизма, вновь установив равновесие, не прекращая, а объединяя и централизовывая действие, совершая мужское, солнечное и активное деяние, то невозможно будет восстановить то, что в широком смысле можно называть классическим опытом: любовь к космосу в противоположность хаосу; форме в противоположность бесформенности, этосу в противоположность пафосу, ясности в противоположность полумраку, различающемуся и «дорийскому» в противоположность смешанному, беспокойному и беспредельному.