Империя Солнца

В ней принц Евгений вновь находится в первых рядах как гений войны и как упорный защитник имперской идеи. Здесь нет смысла вспоминать серию побед, одержанных им на различных театрах действий — в Италии, на Рейне и в южной Германии. Скорее важно понимать, что во всех этих предприятиях в принце Евгении было очень сильно как чувство верности по отношению к суверену, так и убеждение, что центром подобной борьбы было не столько владение Испанией, сколько защита идеи Империи как европейской идеи. Гегемонистским мечтам Франции, уже развивавшейся на пути абсолютистского централизма, принц Евгений противопоставлял иерархически–федеральную идею, в значительной степени ещё имевшую традиционные черты в высшем смысле.

После чередующихся сражений и перерывов окончательная победа казалась близкой, когда, в мае 1712 года, перед Камбре, почти в первый раз за его жизнь, в подчинении у принца Евгения оказались настолько большие по сравнению с французскими силы, что он смог бы без труда обеспечить себе путь до Парижа. Но здесь проявилось предательство Англии. Британские войска, присоединившиеся к принцу Евгению, получили приказ не сражаться, и ещё раньше, чем они это узнали, о намерении Англии заключить неожиданный сепаратный мир были предупреждены французы. Англия возревновала к престижу Империи и позаботилась о преследовании лишь собственных эгоистических интересов, оторванных от всякой высшей идеи. Сам Уинстон Черчилль, автор биографии своего предка, герцога Мальборо, сражавшегося на стороне принца Евгения, должен был заклеймить подобное деяние следующими словами: «В истории цивилизованных народов ничто ещё не превзошло подобное тёмное предательство». Что касается принца Евгения, то в своём письме герцогу Ормонду он писал, что Англия с таким поведением, не колеблясь, скомпрометировала всю Европу, подвергнув саму себя серьёзной опасности. И история была должна дать ему основание для этого.

После Утрехтского мира, к которому Империя не имела отношения, среди европейских наций всё больше утверждались силы внутреннего распада. Усилие по защите Европы и достижения её единства, которым она наслаждалась уже в экуменистическом Средневековье, было вновь расколото после краткой кульминации, связанной в основном с символической фигурой Евгения Савойского.

Фридрих Великий должен был сказать: «Истинным императором был именно принц Евгений». В своей сущности он также раскрыл творческие плоды соединения итальянского духа с германским. Германским было его строгое чувство чести и верности, строгость и серьёзность, которая, как кто–то сказал о нём, в другие времена сделала бы из него создателя аскетически–воинского ордена, — такого, как орден тамплиеров, иоаннитов или тевтонских рыцарей. Но итальянской и латинской была его просвещённая смелость, его чувство равновесия, его быстрота зрения, заставлявшая его немедленно замечать пределы возможного и невозможного — и потом, humanitas, выражающаяся в благородном стиле, в любви к искусству, в интересе к размышлениям (можно вспомнить, среди прочего, тесные связи, существовавшие между принцем и Лейбницем). Первоначально слабый телосложением, он смог заставить себя подчиниться самому себе с энергией Игнатия Лойолы, став в полной мере господином своего организма, который он не щадил в предприятиях войны, где всегда фигурировал первым среди первых. Он умер тихо, в полноте своих способностей, 21 апреля 1736 года. Его нашли около его рабочего столика с руками на лице, вечером, перед тем, как он собирался продолжить рассматривать проблемы Империи. Его прах покоится в Соборе Св. Стефана в Вене. Его прозвищем было «Благородный рыцарь», der Edle Ritter. И, как мы уже сказали, возможно, сегодня как никогда его фигура представляет собой символическую ценность европейского итало–германского символа, демонстрируя всё то, что могут силы двух народов, когда они находят пути для творческой встречи.

Eugenio di Savoia //La Stampa, 21 мая 1943 г.

ПРЕОДОЛЕНИЕ АКТИВИЗМА