Империя Солнца

Как мы уже продемонстрировали на этих страницах в другом случае, существуют два разных типа расизма и национализма: один — духовный, другой — материалистический и извращённый. Тот факт, что они составляют противоположности фронта демократического и интернационалистического уравнивания и либерального разложения, не должен привести к путанице. В первом случае у нас есть проявление доличностного — таким образом, коллективного — субстрата, определённых корней, которые в качестве «души расы» приобретают мистический ореол, присваивая себе суверенное право и признавая в духе, интеллекте и культуре некоторую ценность настолько, насколько те преобразованы в инструменты на службе мирской и политической организации. В таком случае раса и нация определяют поистине разлагающий плюрализм, состоящий во множестве антагонистических концепций, каковые по своей природе не могут допустить никакого высшего и универсального ориентира. Когда расизм приобретает такой этнически и коллективистски обусловленный смысл, он входит в неизбежное противоречие со всякой универсальной точкой зрения, — такой, как, например, католическая.

Но дело обстоит совсем иначе, когда нация и раса действительно, а не риторически, являются духовными и трансцендентными концепциями: когда центром не являются больше ни кровь, ни коллективная душа, ни традиция в вульгарном и эмпирическом смысле, ни грубое желание власти определённой группы — а скорее именно идея, почти как определяющая сила свыше. Здесь не место рассуждать об этом — впрочем, мы говорили на эту тему в наших книгах довольно пространно, — но можно указать, что такой характер всегда имел всякий высший тип цивилизации, существовавшей в традиционной древности, и прежде всего среди арийских народов. В таком случае справедливость расизма ограничивается следующим: признанием, что формирующее действие высших сил в природе на саму природу, то есть на натуралистический и биологически обусловленный элемент, должно быть таким глубоким, чтобы повлиять на определённое наследие и на определенную «форму» или «стиль» жизни, общие в данной группе. Но тогда остаётся таким же твёрдым, что такое наследие, форма или стиль не объясняется из себя же, не несёт в себе собственного начала — это не чистая «данность», как таковыми могут быть характеристики животного вида: это скорее проявления и почти что знаки и освящение достижений и высшей силы.

Гитлер пишет: «Греки и римляне считаются такими близкими к германцам, потому что их корни уходят в одну основную расу; отсюда бессмертные создания древних народов привлекают их расовых потомков». Нам, напротив, кажется, что как раз этот пример должен привести к чему–то большему, чем чистый расизм. В частности, к этому большему обращались римляне и германцы, и в эпохе имперского Средневековья они явили миру самый великий тип цивилизации, который Европа когда–либо знала, — цивилизации, подчинявшейся не расистскому партикуляризму, а, напротив, универсальной идее. Средневековье демонстрирует нам как раз один из самых отличительных примеров надполитического и наднационального единства, которое было следствием формирования свыше; единого начала, которое, будучи далёким от того, чтобы быть размельчённым на этнические эгоизмы и националистические злоупотребления властью, применялось у различных народов в различных формах, которые, тем не менее, из–за тесной связи с духом всегда обеспечивали corpus[28] в грандиозном и удивительном ordinatio ad unum, [29] в котором особенности не нивелировались, а объединялись на духовном уровне.

Сколько бы мы ни изучали написанное Гитлером, а также основными национал–социалистическими идеологами, мы не найдём указаний на то, в каком из двух направлений в итоге стремится глубинная душа революционного течения свастики. Преодолеть интернационалистический коллапс, восстановить в ценности качество, расу и разницу, не закончив плюрализмом замкнутого единства и идеей, перешедшей на службу материи и практической политики—а, напротив, делая возможным образование высшей, вселенской реальности, мужественно объединяющей нации в духе, а не в теле: это кажется нам фундаментальной задачей европейского будущего.