Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815

РАДИКАЛЬНАЯ ВЕРА в способность привязанности и доброжелательности удерживать республиканские общества вместе, возможно, была столь же нереалистичной и противоречила человеческой природе, как и традиционная вера в аскетическую классическую добродетель. Конечно, такие непримиримые скептики, как Александр Гамильтон, сомневались в её действенности. Но многие американцы времён революции представляли себе новый, лучший мир, который, по словам некоторых священнослужителей, будет «более совершенным и счастливым, чем тот, который человечество ещё не видело». В этом новом мире американцы построят гармоничное республиканское общество «всеобъемлющей доброжелательности» и станут «выдающимся примером всех божественных и социальных добродетелей».

Однако для некоторых американских лидеров чернила на Декларации независимости едва успели высохнуть, как они начали выражать сомнения в возможности реализации больших надежд и мечтаний Революции. В течение последующего десятилетия эти сомнения быстро переросли в преобладающее чувство кризиса. К 1780-м годам общественная пресса и частная переписка были наполнены предупреждениями о том, что «наше положение критическое и опасное» и что «наши пороки» ввергают нас в «национальное разорение».

События 1780-х годов, казалось, указывали на «какой-то кризис, какую-то революцию», которую невозможно было предсказать. Многие, как, например, житель Нью-Йорка Джон Джей, секретарь по иностранным делам при Конфедерации, чувствовали себя неспокойно, «даже больше, чем во время войны». Тогда была «определённая цель», и хотя средства и сроки были сомнительны, мало кто сомневался в конечной победе. С наступлением мира в 1783 году «дело изменилось». Американцы могли видеть перед собой только «зло и бедствия, но не могли предположить их орудие, характер и меру». Филадельфийский врач Бенджамин Раш даже считал, что американский народ находится на грани «вырождения в дикарей или пожирания друг друга, как хищные звери». Возможно, у Раша было гиперактивное воображение, но даже более трезвый и сдержанный Джордж Вашингтон в 1786 году был поражён изменениями, произошедшими за десятилетие. «С возвышенности, на которой мы стояли, с равнинного пути, который приглашал наши шаги, мы так упали! Так заблудились! Это действительно ужасно».

Эти высказывания кажутся сильно преувеличенными. Несмотря на временный спад после окончания войны, десятилетие 1780-х годов в целом было временем великого расширения и высвобождения энергии. Население росло как никогда раньше или позже; действительно, 1780-е годы стали свидетелями самого большого демографического роста за все десятилетия американской истории. «Нет на земле людей более счастливых и более быстро растущих, чем жители Соединённых Штатов Америки», — сказал Джефферсону в 1786 году секретарь Конгресса Чарльз Томсон. «Население увеличивается, строятся новые дома, расчищаются новые земли, образуются новые поселения и создаются новые производства с быстротой, не поддающейся воображению». На фоне всех проявлений кризиса настроение простых людей было приподнятым, ожидаемым и далеко не мрачным. «Если нас и уничтожили, — заявил один озадаченный житель Южной Каролины, — то самым великолепным образом из всех наций во Вселенной».

И всё же в 1780-х годах есть все эти заявления, полные отчаяния, которые часто делались не в ярости публичных дебатов, а в уединённых письмах к друзьям. Почему американцы так быстро потеряли нервы? Почему некоторые мужчины, представители джентльменской элиты, считали, что Америка переживает кризис?