Ссохшийся от болезни силуэт Кэт словно бы всегда лежал у моих ног или за спиной, и я заметил, что то и дело опускаю взгляд к полу. Ничто вокруг не казалось реальным. Ни сам гипогей, ни город снаружи, ни жалкие годы, проведенные здесь с того момента, когда я очнулся в смятении и страхе. Если вы когда-нибудь просыпались глубокой ночью и пытались постичь бесконечный космос вплоть до расстояния между атомами, то знаете, на что это похоже. Страх и слабость, поселившиеся в сердце, делали незнакомой даже плоть моих собственных рук. Я думал о предстоящем сражении – первом в моей жизни, – но не мог сосредоточиться на нем, то и дело возвращаясь к воспоминаниям. К операм матери, к легендам о Симеоне Красном и Кхарне Сагаре. К урокам Гибсона и учебным поединкам с Криспином. К улыбке Кэт и тем счастливым дням, что мы вместе провели в заброшенном доме. Я вспоминал боль в сломанных ребрах и ту ночь, когда банда Реллса вытащила меня из моей картонной хижины на улицах Боросево.
Я остановился напротив входа в душевую и прислушался. Сквозь тихое журчание бегущей воды пробивалось то ли сопение, то ли всхлипывание – слабый животный звук почти на пределе слышимости. Я замер и поднял голову. Дверь тихо приоткрылась, бросив полосу резкого белого света на стену коридора. Я был босиком и поэтому прокрался в серую ванную комнату почти бесшумно. Душевые кабинки тянулись вдоль дальней стены, прикрытые сальными белыми занавесками. Над последней из них в неподвижный воздух поднимался пар, текущая вода не полностью заглушала тот звук, что я слышал из коридора. На единственной металлической скамейке не было ни одежды, ни каких-то других признаков, подсказывающих, что кабинка занята кем-то более материальным, чем призраки моей памяти.
Но теперь, когда я зашел внутрь, звуки стали отчетливей.
Это был плач.
– Эй?
Я решил, что лучше сообщить о себе, внезапно сообразив, что слишком далеко забрался в чьи-то личные тайны. Не знаю, что заставило меня это сделать и почему я просто не ушел. Может быть, виновато мое природное любопытство, а возможно… возможно, мне просто было одиноко и очень, очень страшно.
Тот, кто находился в душевой, всполошился, изнутри донесся глухой стук, затем проклятия и недовольное: «Кто там?» Через мгновение тот же голос просопел:
– Это ты, Адр?
Конечно же, там был Хлыст. Я закрыл дверь. Гхена вместе с Сиран и другими преступниками держали в тюремном отделении, но я опасался, что может вмешаться кто-нибудь еще, похожий на него. Только не этой ночью накануне схватки. Сдавленным, как засушенные цветы, голосом я произнес:
– Хлыст? Да, это я.
Мальчишка откашлялся:
– Никак не… не могу уснуть, понимаешь?
Я опустился на низкую металлическую скамейку между душевыми кабинками и рядом шкафчиков и кивнул, не подумав о том, что он меня не видит.
– Понимаю, – отозвался я через мгновение тишины. – Я сам никогда раньше этого не делал. То есть никогда не дрался на Колоссо. Однажды, много лет назад, у меня была возможность, но я…
Слова застряли у меня в горле, и я опустил голову, разглядывая свои руки. Хлыст с шумом втянул воздух, и я понял, что допустил ошибку. Парень только-только начал верить в меня, а теперь я сам подорвал эту веру.
– Завтра я умру, Адр, – произнес он безо всяких эмоций, что особенно потрясло меня. – Почему я должен это делать? Зачем я здесь?
Он издал полузадушенный звук, и я уже собирался что-то ответить – как-то посочувствовать ему, – но Хлыст продолжил:
– Может быть, мне стоило продлить контракт с мессиром Сетом. Это лучше, чем умереть. Гхен прав – я не боец. Я просто мальчик-шлюха.
Сжав голову руками, я посмотрел на бесформенный белый пластик занавески.
– Гхен – дурак, и он хочет, чтобы именно так ты и думал.
– Это единственное, на что я гожусь! – произнес он чуть ли не с вызывающим презрением к себе самому.
– Ну хорошо, ты действительно никудышный фехтовальщик.
Я попытался улыбнуться, понимая, что даже дурная шутка лучше жалости. Молодой мирмидонец ничего не ответил, и я похлопал по ребру его кабинки.
– Никто не умрет, приятель, – заверил я. – И ты уже обращаешься с мечом гораздо лучше, чем поначалу.
Хлыст долго молчал.
– Нужно было остаться. Я ведь не надоел мессиру Сету. Можно было слетать еще в один рейс, потребовать больше денег. Я думал, так будет лучше, но… – он поразмыслил над запоздалым решением, – но, по крайней мере, там мне не пришлось бы умирать.
– Мм, – поморщился я, радуясь тому, что Хлыст не видит меня.
Парню сейчас не больше восемнадцати стандартных лет. Как долго он продержится у этого Сета? Год? Два? Пять? Это была честная, легальная работа, чего не скажешь о моей недавней жизни, но сама мысль о том, что с ним произошло, вызывала у меня отвращение. Его продали в услужение собственные родители, когда он был еще ребенком… Ни один ребенок не заслуживает такого. Но я не стал жалеть его. Он не принял бы этой жалости.
– Ну и как же ты угодил в эту ловушку?
– В ямы? – спросил Хлыст.
Я услышал, как он шевельнулся в душевой, но по-прежнему не видел его.