Это было уже не первое замечание о капеллане, которое я услышал при дворе. Понимаете, нобили боялись интусов. Инти были такими, какими могли быть мы все, если бы не Земля и император с их бесконечной милостью. Были напоминанием о том, что палатины не могут контролировать свою генетическую судьбу, не рискуя получить подобные мутации. Гиллиам Вас напомнил им о том, что они зависят от императора, а мне – о том, что когда-то сказал Салтус: «Мы оба гомункулы». Я отмахнулся тогда от этих слов, но в них была своя правда, как и в разных глазах капеллана. И как всякую правду, ее нелегко было принять.
Дориан игриво шлепнул свою любовницу:
– Попридержи язык – ты ведь говоришь о священнике!
– Он чудовище, Дориан!
Я не очень хорошо знал Эрдро и не раз видел, как умирают мои товарищи-мирмидонцы, с тех пор как начал драться на Колоссо, но от этого не становилось легче забывать о каждой новой смерти. Не желая участвовать в обсуждении священника-мутанта, я отстранился от разговора и забрал недопитый бокал, который оставил для тени Эрдро на перилах. Одна из умащенных маслом полуобнаженных служанок дернулась было, чтобы унести его, но я остановил ее взмахом руки, который мне самому показался слишком расслабленным. Облокотившись на перила, я принялся наблюдать за труппой эвдорских актеров, представлявших сцену из пьесы Бастьена «Кир-Глупец» – думаю, из второго акта, где принц пережил вход в атмосферу, спрятавшись под юбками своей матери. Актеры исполняли фарс в классическом стиле на фоне голограмм и пиротехнических эффектов. Моей матери понравилось бы, несмотря на эвдорскую кровь актеров, – она не любила этот кочевой народ. Их ярко раскрашенные маски были видны даже с нашей высоты, а на больших экранах, установленных для удобства зрителей, выглядели и вовсе великолепно.
– Вы знали его?
Я потянулся за складным ножом, которого со мной не было. Но это оказалась всего лишь Анаис. Она попятилась и едва не пролила вино.
– Извините! – сказала она, приложив руку к груди. – Я не хотела вас испугать. На вас ничего не попало?
– Что? – не понял поначалу я.
Она говорила о вине. Несколько капель упали на плитку у меня под ногами, красные, как чернила, которыми я пишу эти записки.
– Нет, совсем ничего, ваша милость. Прошу прощения, меня, оказывается, так легко испугать.
Она рассмеялась и опустила руку:
– Это легко объяснить. Бойцовские ямы…
Я успокоился и снова облокотился на перила ложи, продолжая следить за эвдорским представлением.
– Ну… – Я вспомнил о том, как бродяжничал на улицах города, как прятался от префектов, независимо от того, был ли в чем-то виноват или нет, о том, как банда преступников ломала мне ребра и как я плакал по ночам. – Бойцовские ямы… да, конечно.
– Вы знали его? – повторила она свой вопрос, кивнув в сторону арены, на то место, где Джаффа уложил Эрдро выстрелом из старинного арбалета.
Раб-умандх соскребал засохшую кровь с кирпичей, в то время как артисты продолжали играть пьесу Бастьена на другом краю поля.
Я скованно кивнул, и Анаис сказала:
– Каково это? Не могу себе представить.
Хотя я был немного пьян, у меня хватило ума придержать язык. С болезненной усмешкой на губах я сосредоточил внимание на умандхе, его согнутой спине и щупальцах, выскабливающих то место, где Эрдро истекал кровью, раненный стрелой. От бессердечной отстраненности ее вопроса у меня внутри все заледенело. Я прокрутил вопрос в голове, словно сомнительный подарок, изучая его предназначение с крайним равнодушием. И в конце концов решил, что она не хотела оскорбить меня, пусть я и принял ее слова слишком близко к сердцу.
– Я не очень хорошо его знал. Мы привыкли к этому… здесь. – Я повел рукой в сторону арены, усеянной колпаками бетонных колонн. – Полагаю, мы не были настоящими друзьями.
Говоря это, я думал о тех мирмидонцах, которых считал своими друзьями, и хотя не был религиозным человеком, поблагодарил небеса за то, что с Джаффой в этот день не сражались Хлыст или Паллино.
– Он храбро дрался.
– Да, – согласился я.
Но храбрость здесь была ни при чем. Эрдро нужны были деньги, и поэтому он дрался. Я перегнулся через перила и посмотрел вниз, скользнул взглядом по гладкой каменной стене колизея до самого пола. Прямо перед моей рукой едва заметной рябью мерцало в воздухе поле Ройса, но в нем хватило бы скрытой силы, чтобы остановить снаряд, выпущенный из рельсовой пушки. И все же я чувствовал себя беззащитным, вспоминая свою оплошность, когда не остался в ложе отца в колизее Мейдуа, и думая о том, насколько очевидной была моя ошибка.
Анаис оперлась на перила рядом со мной, и я уловил волнующий запах ее духов. Почувствовал на себе взгляд ее зеленых глаз, но почему-то не мог отвернуться от пола колизея. Из ложи все выглядело совсем иначе. Мысленно я снова увидел гибель Эрдро, увидел, как поднимает свой арбалет Джаффа, только в момент выстрела он превратился в Криспина.