«А еще я думаю, что сьельсины поклоняются Тихим», – едва не сболтнул я, но помешала давящая свинцом усталость и болезненное покалывание в затылке от ощущения, что за мной следят, которое почти оставило меня в Калагахе. Я оглянулся на одну из наиболее заметных камер – крохотную черную линзу, встроенную в панель освещения и кондиционирования воздуха. Вне всякого сомнения, один из десяти тысяч глаз, объединенных в сеть и поставляющих информацию в контрольный пункт службы безопасности, где все записывается, если вообще не контролируется наблюдателями в активном режиме.
– Разве можно винить его за это? – спросила Валка, проведя рукой с кольцами по черным линиям на своем обнаженном левом предплечье.
– О боги, нет, конечно!
Я раскрутил стакан, как волчок, так что тяжелое стекло задребезжало, но тут же протянул руку, чтобы остановить вращение, и сказал:
– Мы должны стремиться стать лучше, не быть anaryoch.
Валка фыркнула, но в резких чертах ее лица проявилась улыбка:
– Ваше произношение… Знаете, оно просто ужасно.
– Нисколько не сомневаюсь.
Я снова раскрутил стакан. Пока мы говорили о вполне безопасных вещах, но мне хотелось сообщить ей еще многое, чего я сказать не мог, и это раздражало меня.
– Жаль, Валка, что не могу рассказать вам больше. Честное слово, жаль.
Никогда не знаешь, кто подслушивает твои слова. Считается, что эти записи изучает только служба безопасности, но глупо надеяться, что Капелла не имеет доступа к тому или иному каналу.
Валка опустила голову с чересчур огорченным видом:
– Понимаю. Имперские секреты.
Для любого, кто знал ее, такая внезапная покорность судьбе была бы равнозначна пощечине. Я едва не выронил стакан, но в последний момент подхватил его, продолжая удивляться ее реакции. На мгновение она стиснула зубы, мышцы на висках напряглись, веки опустились. И вдруг свет со щелчком погас, оставив нас в темноте. Еще один из регулярных перебоев с энергией в замке. Я расстроился, опасаясь, что кондиционер выйдет из строя и мы вспотеем в душной темной комнате.
Она подняла голову и выгнула брови, снова став прежней Валкой.
– Я совсем забыла про эти глупые штуки.
– Какие?
– Камеры. Пройдет несколько минут, прежде чем они снова заработают.
«Камеры».
– Ох.
Мне потребовалось время, чтобы до конца осознать смысл ее слов. Но когда я понял, вспомнил, у меня глаза на лоб полезли. Десять тысяч глаз закрылись.
– Как вам… – Я бросил взгляд на контрольную панель: крохотный красный огонек рядом с камерой погас. – Вы уверены?
– Полностью. – Она постучала себя по виску. – О чем мы должны поговорить? Убийство? Измена?
Кровь отхлынула от моего лица, я вскочил на ноги. Валка рассмеялась, по-настоящему рассмеялась и показала на меня пальцем:
– Ух, видели бы вы свое лицо!
Она потерла глаз, а затем снова постучала по виску:
– Я это сохраню для себя, Марло.
Мне было не смешно.
– Вы с ума сошли? – процедил я сквозь зубы.
– Нет, это вы вели себя как сумасшедший, – она наградила меня самой язвительной из своих усмешек, – никто меня не слышал.
Я остался стоять, уверенный, что через мгновение охранники вышибут деревянную дверь штурмовым тараном и ворвутся внутрь, сверкая оружием. Однако ничего страшного не случилось.
– Но как? – спросил я, глядя на погасший огонек на панели кондиционера. – Электричество – это ваша работа?
Валка в третий раз постучала по виску:
– Нейронное кружево.
Эти слова она произнесла еще при нашей первой встрече.
– Я понятия не имею, что это значит.
Она прошипела что-то неразборчивое на своем языке, а затем сказала:
– Я все время забываю. Вот.
Валка повернулась спиной и длинными тонкими пальцами развела в стороны темно-рыжие волосы на затылке:
– Потрогайте здесь.
– Что? Я…
– Просто потрогайте.
Я прижал пальцы к основанию ее черепа. Там был какой-то бугорок, размером с горошину. Сквозь пряди волос я различил на фоне бледной кожи что-то белое и блестящее, как фарфор. Я не знал, что это такое, и не знал, что сказать, просто стоял в смущенном молчании, все еще касаясь рукой ее волос.
– На Тавросе нам его устанавливают еще в детстве, если у родителей есть социальный кредит. Можете уже убрать руку.
Я отдернул ладонь, словно меня ударило током.
– Да, простите, – пробормотал я, пряча глаза. – Но что… это такое?
Я еще не успел закончить вопрос, а обрывки моего культурного багажа уже шептали мне в ухо: «Демониак. Ведьма. Колдунья». Несомненно, это была машина. Осквернение своего тела машиной. Валка запятнала себя одной из Двенадцати скверн, главных грехов, за которые Капелла казнила любого – любого – без суда и долгих раздумий. Я внутренне сжался, ощущая инстинктивное религиозное желание очиститься. Но одно я знал точно: Валка не разыгрывала меня, утверждая, что камеры наблюдения отключены. Не могу сказать, как ей это удалось, но она не открыла бы свою тайну, не будучи уверенной, что находится в безопасности.
«Я боюсь, – сказал я себе. – Боюсь Валку».
Страх отравляет, но кем бы я ни был, все же справился с ним.
– Вы можете так просто… – я повел рукой к потолку, – сделать это?
Ее смех обрушился на меня, как волна.