Сюжет о том, как иконы превратились в русское национальное достояние и символ художественного наследия страны, на первый взгляд, говорит об исключительности России на фоне европейского движения за охрану памятников истории: эстетизация религиозного искусства произошла в России намного позже, чем в Европе, частично совпав со становлением модернизма в искусстве. Вследствие относительной молодости русской живописи иконы естественным образом оказались объектом поиска национальных художественных символов. Впрочем, преклонение перед религиозным искусством не означало, что формирование культурного достояния шло главным образом под знаком религии. Иконы и церкви присваивались сферой светского искусства, которая также охватывала памятники гражданской архитектуры, живопись и археологические памятники. В этом смысле повестка дня русского движения за охрану памятников, а также его теория и методы носили большое сходство с кампанией за охрану памятников в Европе.
Как будет показано в данной главе, у художников, участников движения за охрану памятников и археологов были непомерные амбиции, что приводило к конфликтам с частными коллекционерами и городскими властями, землевладельцами и императорским двором. Вступая во взаимодействие с владельцами художественных сокровищ и памятников истории, эти ревнители национального достояния преследовали различные цели. В том, что касается сферы частной собственности, они стремились взять под свой контроль практику владения и обмена произведениями искусства и их демонстрации, запрещая проведение независимых археологических раскопок на частных загородных землях и пытаясь контролировать развитие и застройку городов. Стремясь превратить императорские дворцы в музеи, они добивались отделения частных жилых помещений императора от музейного общественного пространства. Размах начинаний экспертов был поразительным, но еще более примечателен рост сферы культурного достояния, сложившейся в их воображении, наряду с развитием научных изысканий, приобретением неформального авторитета экспертами и расцветом художественной критики.
При анализе политики и интеллектуальных дискуссий по проблемам охраны исторических памятников важно иметь в виду, что археологам и экспертам по искусству приходилось действовать в том же правовом окружении, что и лесоводам, горным инженерам и гидротехникам. Русские законы о собственности имели один корень: принятое Екатериной II решение передать основные богатства страны дворянам. Заявления экспертов о том, что предметы, находящиеся у них на попечении, уникальны и потому заслуживают особого обращения и вывода из юрисдикции «стандартных» норм собственности, имели общую идеологическую и политическую основу и в итоге привели не к дифференциации правовых режимов в зависимости от типа объектов, а к риторическому и идеологическому формированию единого взгляда на то, что должно было стать «общественным достоянием».
В то же время, как будет показано в данной главе, само это понятие оставалось весьма расплывчатым и не давало четкого ответа на вопрос, какие произведения искусства и объекты исторического наследия подлежат национализации и где их следует хранить с тем, чтобы обеспечить их доступность для публики и сохранение для будущих поколений. Несмотря на вышеупомянутый обмен идеями и контакты с европейскими исследователями, применять европейские правовые модели на русской почве было затруднительно. Опыт Османской империи, с которой часто сравнивали Россию, тоже свидетельствовал о том, что одного лишь изменения буквы закона недостаточно, если не изменятся политический режим и практика обращения с предметами старины: этот вывод позволяли сделать развернувшиеся там в XIX веке крупномасштабная приватизация и вывоз исторических сокровищ. Аналогичным образом и в России для сохранения национального наследия требовались серьезные перемены, и реформа законов о собственности занимала среди них видное место в качестве исходного импульса и предпосылки.