Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

В 1887 году члены комиссии представили ряд докладов, в которых описывалось уничтожение археологических памятников, страдавших как от кладоискательства, так и от активности местных непрофессиональных археологов[759]. Авторы докладов предвещали, что российской археологической науке, находящейся в младенчестве, по достижении зрелости придется иметь дело лишь с «обезображенными остатками» памятников материальной культуры[760]. Члены комиссии – видные археологи и историки искусства[761] – усматривали единственную надежду на предотвращение уничтожения исторических памятников в подтверждении монополии комиссии как единственного государственного учреждения со штатом профессиональных археологов и искусствоведов, имеющего право проводить раскопки и выдавать разрешения на проведение раскопок другими археологами. В другом докладе на эту тему комиссия указывала, что учреждение монополии на археологические исследования покажет, что «правительство смотрит на отечественные древности как на государственное достояние, требующее строго научного исследования и самой тщательной правительственной охраны»[762].

Из докладов комиссии видно, что притязания на верховенство в сфере профессионального изучения и реставрации исторических памятников основывались на риторике собственности (иными словами, речь шла о том, что государственная собственность на землю должна способствовать централизации археологических исследований), которой сопутствовали риторика национальной исторической памяти и алармизм. Это сочетание оказалось убедительным: как с удовлетворением сообщал один из инициаторов этой кампании И. И. Толстой, Александр III не только согласился с этим предложением, но и решил ввести суровые наказания за самовольные раскопки и контрабанду древностей (в данном случае император ошибался, так как закон не запрещал вывоза древностей)[763]. 11 марта 1889 года император подписал указ, по которому Императорская Археологическая комиссия получала монопольное право на проведение археологических изысканий на казенных и общинных крестьянских землях, а всем местным обществам и частным лицам предписывалось получать у нее разрешения на раскопки, а затем предъявлять свои находки для оценки экспертами комиссии[764]. Кроме того, указ наделял комиссию полномочиями по выдаче разрешений на реставрацию и ремонт исторических памятников, расположенных на казенных и общинных землях, а также на землях общественных учреждений (имелись в виду земли церкви, земств и городов). Единственной сферой, на которую не распространялись полномочия комиссии, как и власть государства, были земли, находящиеся в частном владении. Владельцы частных земель могли невозбранно раскапывать, восстанавливать или уничтожать исторические памятники. В некоторых регионах преобладание частного землевладения влекло за собой массовое уничтожение памятников. Например, в краях, представлявших особый интерес для археологов, – в Крыму (Таврическая губерния) и в Херсонской губернии, расположенной в Северном Причерноморье, казенных земель было довольно мало. В 1877 году в Херсонской губернии 54 % земель находились в частном владении, 34,6 % принадлежало крестьянам и лишь 11,4 % относилось к казенным землям. В Крыму частные земли составляли 52 %, крестьянские – 37,5 % и казенные – 10,5 %[765].

Дилемма частной собственности на общественно значимые археологические объекты могла быть решена разными способами, но ни один из них как будто бы не способствовал достижению баланса между общественными и частными интересами, находящимися в конфликте друг с другом. Одним из самых популярных вариантов была идея о применении механизма экспроприации собственности на нужды общества, который широко использовался при сооружении железных дорог, дорог общего пользования, улиц и военных объектов[766]. В конце концов, «если допускать экспроприацию права собственности ради общественной пользы, то несправедливо ограничивать ее применение по преимуществу материальной пользой», – писал в 1880 году журнал «Юридический вестник»[767]. Если можно было говорить о «государственных и общественных нуждах» применительно к чисто прагматическим целям – таким, как строительство железных дорог, то представлялось вполне уместным прибегать к этому понятию в более широком смысле, включая и сохранение национального исторического наследия.